«Традиции всегда обращены в прошлое, – митрополита, похоже, удивляло, что какой-то еврей так хорошо осведомлен в христианских делах. – Подлинное же христианство всегда совершается в настоящем, и ему дела нет ни до златотканой одежды, ни до праздников, крестных ходов и водосвятных молебнов. Все это, конечно, имеет только второстепенное или даже третьестепенное значение».

На лице благочинного отразилось недоумение, пожалуй, и даже более – полное непонимание того, что ему приходилось сейчас слышать.

«Тогда я спрошу вот что, – Авраам-Бер вновь поднялся из-за стола. – Уже много раз и в газетах, и в миссионерских листках, и даже в отдельных брошюрках мне доводилось читать про русскогоХриста или греческогоХриста, или Христаболгарского, черногорского или сербского. И я подумал: возможно, сущность вашей веры заключается именно в этом, – быть выразителем взглядов своего народа и способствовать укреплению собственного государства, которое всегда хочет быть славным и мощным, подминая под себя все, что может послужить для его пользы, в том числе и христианство».

Глаза благочинного сделались совершенно прозрачными.

«Глупости, – сказал митрополит, в то время как секретарь поднял голову, услышав в его голосе знакомые нотки. – Как Сын Божий не знал – где ему преклонить голову, так и подлинное христианство не знает того, что зовется родиной, потому что его подлинная родина – это, как вы говорите, Царство Небесное, а не это или то земное царство или государство. Недаром же апостол Павел сказал, что нет ни эллина, ни иудея. Что же до русского Христа, – добавил владыка сердито, – то это такой же абсурд, как и русская география или китайская геометрия».

«Тогда скажите мне другую вещь, – в голосе Авраам-Бера появились какие-то новые, серьезные нотки. – Я слышал, что многие христиане не мыслят сущности своей веры без обряда, который они считают установленным самим Всевышним… Что же будет, если мы оставим обряд без внимания и представим на мгновение, что его просто нет?»

«Ничего не будет, – отвечал владыка так же серьезно. – Обряд бесконечно важен, но не он никогда не составлял и не составляет сущность нашей веры, о которой мы говорим».

«Чудесно», – сказал Авраам и, немного подумав, спросил – как показалось секретарю – с некоторым беспокойством:

«Но как же быть с таинствами? Разве не в таинствах проявляет себя Всемогущий, закрывая рты сомневающимся и соединяя прошлое с нашим сегодняшним днем?»

«Я вижу, вы неплохо подготовились», – усмехнулся митрополит.

«Возможно, у меня был хороший учитель», – опять улыбнулся Авраам-Бер, роясь в своем сюртучке и доставая откуда-то из глубины его небольшую книжечку с потертым переплетом и торчащими из нее листами. На обложке было написано:

«Митрополит Филарет. Краткое освещение христианской веры из нее самой».

«Ах, вот оно что», – митрополит негромко рассмеялся. Потом он поглубже закутался в свой дорожный тулупчик и сказал:

«Что же, продолжим. Если вы читали эту книжицу, то должны были знать, что таинства, при всей своей важности, конечно, не исчерпывают всей сущности христианской веры. Таинства таковы потому, что они превращают нашу обыденную, ограниченную жизнь в нечто абсолютно осмысленное, нечто такое, что позволяет нам увидеть в творении самого Творца и услышать его голос в самые важные моменты нашей жизни. Таинства не механизм, а место, где Бог вновь говорит нам «зело хорошо» и призывает нас самим увидеть это. Другими словами, – заключил митрополит, – таинство это всегда твоя великая возможность встречи с Богом. Но последнее слово остается, конечно, за Небесами, ибо, как сказано в Писании, «не всякий говорящий мне «Господи, Господи», войдет в Царствие Небесное…»