– Со стороны степи, с севера, поселение атаковал конный отряд… С саблями и пиками. Стреляя при этом по нам на скаку из луков и ружей.

А из леса, с восточной стороны, в сей же час, выскочили и побежали штурмовать ретраншемент немалые пешие силы разбойников. Вооружённые до зубов!

Но мы, слава Богу, оказались готовы к бою… Наши дозорные и разведчики, задолго до решительных действий противника, сумели обнаружить его тайные приготовления.

Мы успели быстро собрать всех людей и животных под защиту составленных повозок. Хоть и представлял тогда наш ретраншемент довольно хлипкое укрепление, из-за малого числа телег и арб.

Но мы подготовились к отражению штурма, как смогли. Бой случился яростный, злой… Драться пришлось в полном окружении. Все, кто мог сопротивляться – сражались… Поскольку знали, что пощады, в случае победы врага, никому не будет. Еле-еле сумели отбиться!

Генерал-майор с чувством сдержанной гордости отметил:

– Противник превосходил нас числом, не менее чем вдвое. Солдаты палили из своих ружей и пистолей на все четыре стороны безостановочно… А когда разбойники всё же ухитрялись под огнём приблизиться к ретраншементу вплотную, приходилось и в рукопашную подниматься.

Наши казаки выскакивали на конях из-за повозок и не успевающих рассеиваться облаков порохового дыма на абреков, словно кара небесная! Атакуя малым отрядом наступавшего врага с флангов.

Да и присоединившиеся к квартирьерам гражданские в ближнем бою дрались геройски. Кто кинжалом, кто топором, кто вилами…

По моему разумению, напали на нас тогда, вместе с абреками из шайки Ахмед-гирея, поклявшимися на Коране отомстить гяурам за казнь своего предводителя, и представители некоторых местных племён. Тех, кому будущая русская крепость в урочище – как бельмо на глазу!

Генерал-майор Ступишин досадливо подытожил:

– Мы потеряли в том сражении пятерых квартирьеров убитыми. И ещё погибли двенадцать гражданских лиц. Много оказалось раненых и изувеченных…

Враг пожёг, считай, половину всех наших повозок. Порушил многие землянки горцев… Подпалил огненными стрелами крыши храма и этого штаба. Женщины поселенцев и их дети тушили пожары в оборонявшемся лагере прямо во время боя.

Противнику, впрочем, тоже досталось. Прежде чем окончательно упасть духом и отступить, он положил на поле брани три с лишним десятка своих людей! И это – только убитыми.

Ради прекращения дальнейшего кровопролития, я позволил разбойникам забрать всех своих раненых и погибших… И убраться восвояси. Полагаю, что сберёг, тем самым, жизни многим нашим людям. Слава Богу – теперь-то, с прибывшими пушками и таким войском, нам никакие абреки не страшны!

***

Все животрепещущие вопросы и актуальные темы совещания командиров были исчерпаны. Генерал-майор Ступишин распустил офицеров по подразделениям… Участники собрания высыпали, наконец, из тесного, душного помещения на свежий воздух.

– Ну, как князь, облюбовали себе уже место в будущей цитадели под фамильные апартаменты? – улыбнулся подполковник Гак, направляясь от невысокого крыльца, вместе с Кургоко Кончокиным, к коновязи с полутора десятками лошадей, стоявших в тени, под навесом. – Вы ведь в самой крепости планируете обосноваться со всем своим семейством?

Лёгкая камышовая крыша навеса покоилась на высоких столбах и продувалась, время от времени, тёплым июльским ветерком. Осёдланные кони лениво шевелили бархатными губами, опустив морды в охапки душистой травы в длинном общем лотке… Терпеливо дожидаясь своих хозяев.

– Разумеется! – подтвердил князь, заходя с яркого солнца в спасительную тень. – А где же ещё?