– Как всегда по ускоренной программе? – с грустью поинтересовалась Глаша.

– Кис, сама понимаешь семья и всё такое, – оправдывался Фёдор.

После горячего секса они лежали на кровати около окна укрытые одной простынёй. Окно было приоткрыто и в него улетал дым сигареты, которую курил Фёдор. Глаша почесала его волосатую грудь, после чего прикусила его правый сосок.

– С ума сошла! – испугался Фёдор так, что едва не выронил сигарету на пол.

– От тебя сойдёшь.

– Не гони пургу. Мне пора.

Фёдор хотел было выбраться из-под простыни и с кровати, но Глаша вцепилась пальчиками в его причиндалы.

– Погоди, разговор есть.

– Спятила? Какой разговор?

Янушев дал понять, что не собирается покидать греховное ложе и Глафира отпустила его мужские принадлежности.

– Федь, ты знаешь, как ты мне дорог?

– И ты мне дорога, Глаша.

– Маленький у нас будет.

– Что?!

– Малыш, мальчик или девочка.

– Не говори ерунды. Мы же предохранялись.

– А месяц назад? Помнишь?

– Ты же сама сказала, что можно.

– Просчиталась.

– Или рассчитала спецом.

– Теперь это неважно.

– Ни хрена себе не важно, моя жизнь вся пойдёт под откос из-за твоих плутней.

– Я хочу малыша от тебя.

– Зачем? Мы же не муж с женой. Его травить будут и в детском саду и в школе. Выродком будут называть.

– Не факт, со временем ты возможно возьмёшь меня в жёны.

– Вот куда ты клонишь. Не бывать этому. Я тебе дам сто рублей. Иди сделай аборт.

– Как шлюхе?

Фёдор встал с кровати, надел трусы.

– Не неси чушь. Не нужен нам ребёнок.

– Ты не любишь меня.

Глаша уткнулась лицом в подушку.

– О любви мы изначально не договаривались. Завтра привезу тебе деньги.

– Пять тысяч рублей.

– Чего?

– Десять.

Фёдор замахнулся рукой в сторону Глафиры. За пределами комнаты послышались шаги. В дом вернулся десятилетний сын Глафиры Юрка.

– Ты почему не сказала сыну, не возвращаться в это время?

– Сказала да он не всегда слушает меня. Он кстати мечтает о братике или сестрёнке.

– Ладно, Глафира, дам я тебе пятьсот рублей и не дури.

– Тогда будет у тебя ещё один ребёнок. И жена твоя об этом наверняка узнает скоро – город-то у нас не такой огромный.

– Ну ты и гадина.

А жена день спустя за ужином брякнула:

– Слыхал, Федь, Машка Калугина разошлась с своим благоверным.

– И чего? – Фёдору это было как будто совсем не интересно, и он продолжал поглощать макароны по-флотски прямо из сковородки.

– Так не будь дурой Машка оттяпала у своего осла квартиру, машину и гараж в придачу.

Янушев подавился макарониной, так что жене пришлось стучать ему по спине.

– А чего разошлись-то они? – поинтересовался Фёдор.

– Ходил налево поганец.

– Точно ходил или подозрения одни?

– Дыма без огня не бывает; говорят ходил, значит, ходил. Сволочь.

Надо было что-то делать с Глафирой. Она грозилась сообщить жене Фёдора радостную весть. При крайней с ним встрече поинтересовалась, почему он не остаётся у неё больше на часок-другой, дескать, срок ещё маленький и не мешает предаваться любовным утехам. Фёдор зверел от такого цинизма, но вида не показывал. У него в голове даже стрельнула мысль убить Глафиру и тётю Галю за компанию. Потом он представил себя в тюрьме, на зоне. Туда ой, как, не хотелось. Как женщину, он Глафиру уже не желал. И от неё у него пошло какое-то отторжение ко всему женскому полу, даже к супруге, но с ней шутки были плохи и супружеский долг приходилось исполнять чин по чину без дураков.

Скрепя сердце, Фёдор выдал Глафире семь тысяч рублей. Через неделю Глафира поклялась, что сделала аборт. Проверять её он не хотел. Осознание, что его надули, как последнего лоха, убило бы его.

Как можно было потерять такие деньжищи?! Фёдор никому не говорил об этом – засмеяли бы. Можно было бы отгрохать за эту сумму хороший кирпичный дом или купить ещё одну машину. Ох, уж эти бабы.