– После этого события, – рассказывал он, – я стал понемногу худеть. Но удар у меня пока крепкий.

Мой родственник Владимир Лихонин сообщил мне, что Вовка окончательно спился, что его пытались лечить в спецлечебнице, но ничего не помогает. Я с сожалением уехал, выпив с ним на прощанье.

Оказалось, что это было действительно прощание, так как, несколько лет спустя, он вдруг рассмеялся и смеялся в психбольнице до тех пор, пока могила не заглушила этот сумасшедший смех.

А время шло. Кандидат технических наук Лева Гостищев умер в командировке в молодом еще возрасте. Закупорка кровеносных сосудов мозга. Я говорил прощальную речь на его похоронах. Чувство вины до сих пор не покидает меня за то, что я так и не нашел время откликнуться на его приглашение зайти к нему в гости. Ведь если бы я узнал про его недуг, а я бы об этом обязательно узнал из разговоров хотя бы с его женой, я бы затащил его в областную больницу к профессору Густову, с которым сотрудничал через члена-корреспондента наук Всеволода Сергеевича Троицкого. Но, увы, я не знал о болезни Левы, и вот теперь мы его потеряли.

Витя Чирков получил-таки высшее образование и, более того, подготовил без какого-либо руководства кандидатскую диссертацию. Я, уже остепененный главный инженер СКБ, пригласил его на работу. И пожалел об этом. Витя оказался пьяницей. Толку от него не было никакого. Однажды директор СКБ Матвеичев Борис Григорьевич пригласил меня в свой кабинет и сказал:

– Видал, каков твой протеже?

– Каков, Борис Григорьевич?

– Смотри. Два документа. Один – заявление об увольнении по собственному желанию. Второй – рыба положительного отзыва на его диссертацию. Отзыв предприятия, на котором работает диссертант.

– Ну?

– Что ну? Он что, дурак, что ли? Как я могу подписать ему эти документы? Заявление об уходе подпишу, а отзыв – нет.

– Борис Григорьевич, он совсем не дурак. Это вы… не врубаетесь. Если вы не подпишите отзыв, он заберет заявление об увольнении. Имеет право.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что подписывать надо оба документа.

– Да? Ну и подписывай.

– Хорошо.

И я подписал Вите оба документа. Потом слышал, что он работает где-то на автозаводе, защитил диссертацию, а знакомый ему и мне заслуженный мастер спорта по конькам Кислов рассказал мне, что последний раз его видели валяющимся в каком-то подъезде в обнимку с восьмисотграммовой бутылкой бормотухи. Жаль, когда голова умная, а царя в этой голове нет.

Алька Румянцев после повторного суда усилиями его отца получил, вместо двадцати пяти лет, десять, устроился на зоне гармонистом, потом фотографом, проявил себя дисциплинированным зэком. Как человек с математическими наклонностями, начал переписку с каким-то академиком, высылая ему свои математические изыскания. Просидел пять лет и был досрочно освобожден. Закончил политехнический институт и долгое время работал в различных организациях, поработав, кстати, некоторое время и в том СКБ, где я был сначала главным инженером, а потом директором. Заканчивая писать этот рассказ, я намерен зайти к нему в гости, чтобы он поправил, убавил или добавил что-нибудь в моем повествовании.

Евстифеев тоже просидел пять лет и вышел на свободу.

Единственный из трех серьезно осужденных, Глушков, отсидел свои десять лет от звонка до звонка только за то, что очень уж больно любил железяки. Вспоминаю, как он косил на суде под дурака. А, может быть, … не косил?

Отношение мое к женщине всегда было как к божеству. Даже когда божественный образ разрушался отсутствием природной красоты или, мягко говоря, некачественным поведением, все равно я относил их к разряду людей, которых ни в коей мере нельзя обижать или расстраивать. И какое тут может быть равенство между женщиной и мужчиной? Не может быть такого равенства, так же как нет его между трудягой трамваем и замком снежной королевы. Мужчина, какой бы он ни обладал силой и интеллектом, должен быть всемогущим ее рабом, ее всемогущим защитником.