– Все эти городские, так и ходят целыми днями под кайфом, – рассказывал он потом сельчанам как живой свидетель встречи с пришельцем. – Денег у них много, по заграницам шастают, вот и навезли оттуда кайфа разного. Пойдут в лес, накурятся, а потом их черти по кустам и таскают…

А чуть позже все, о чем он говорил – словно мягкая кисточка смахнула из его памяти. Все, что он слышал в хате Людмилы. Точно так же, как и из памяти у сельчан.

В этот вечер, пока мать стирала в сенях, – лишь одна Людмила осталась сидеть перед пришельцем, она по-прежнему молча слушала его рассказ. И то, что он рассказывал – пришелец знал – это он рассказывает именно ей.

– А оттуда можно вернуться? – тихо спросила Людмила.

– Зачем?, – ответил он.

Затем, подумав немного, продолжил:

– Я не знаю… Наверно… Я же как-то вышел.

Он опустил голову, поскреб ногтем по скатерти.

– Там тропинки сумасшедшие, петляли, шли кругами, как будто кто-то пьяный их проложил.

– Леший. – Людмила прыснула смехом:

– А если серьезно, – это кабаньи тропки. Ты на самом деле ходил по кабаньим тропкам. Так что и в самом деле чудом вышел к деревне. Дикие кабаны к нам не выходят, боятся людей.

– Мои друзья уже там… – Парню вовсе не было весело. – Только у меня это не получилось.

– Где? – наконец задала свой самый главный вопрос Людмила. – Где твои друзья?

Парень снова заговорил. Он понимал, что должен, наконец, выразить в словах все то, что с ним и его друзьями произошло в заболоченном лесу у большой темной землянки, вокруг которой ревела и вращалась буря, когда им казалось, что они попали в сопло взлетающей ракеты, и неодолимый воздушный смерч с необыкновенной силой втягивает их в это ревущее сопло. Чтобы и самому уяснить толком, что же с ними всеми там произошло.

Один за другим исчезали в этой темной кружащейся пропасти его друзья.

– Я шел последним. Мне было важно не потерять друзей из виду остальных. И вдруг передо мной в вихре из листьев возникает чудовище. Что-то вроде кентавра. Только еще более страшное. Наполовину вепрь, наполовину мужик, дикий такой, волосы дыбом. Они так неожиданно появились передо мной. Я с размаху врезался в них, аж в глазах потемнело…

– А дальше? – глаза Людмилы расширились от ужаса.

– А потом показалось, что меня закрутило в центрифуге.. а может это просто голова закружилась от удара, я теперь уже не знаю… и затем я еще раз ударился о дерево… Прихожу в себя – а я уже где-то в лесу, совсем в другом месте. Рядом – ни той землянки, ни дождя, ни ветра, ни друзей… Только эти дурацкие сумасшедшие кабаньи тропки…

Может быть в селе еще какое-то время и обсуждали бы это событие – появление пришельца из леса, – но тут внимание листвянцев отвлекло совсем другое.

Поздним вечером того же дня вернулся домой Михайлыч. Причем, не один. Рядом с ним, как верный пес у его ноги шел вепрь.

Тот самый дикий лесной вепрь, за которым Михайлыч гонялся не один день, мечтая, как разделает его, часть мяса продаст, часть оставит себе, а голову повесит на стенке, как трофей. Впрочем, тоже, наверно вскоре продаст, нарадовавшись победой над вепрем.

И ведь завалил бы Михайлыч этого кабанчика, чьи повадки, чей нрав так хорошо изучил за время своей долгой охоты на него, – если бы не та чертова гроза в лесу, тот неожиданный смерч, тот сумасшедший водоворот из ливня, листьев, ветра – словно попал в сопло ракеты…

А ведь перед этим уже практически настиг кабана в лесу, подкравшись к нему незаметно почти вплотную.

Михайлыч тогда преследовал его еще с самого утра, но кабан так ловко прятался в кустарниках, что лишь по шелесту вдоль узких заболоченных тропинок можно было угадать, куда он уходит. Михайлыч впал в необыкновенный охотничий азарт.