– Все это не имеет никакого отношения к делу.

– Кто знает, может быть, и имеет, – сказал бывший оперативник и слегка подвинулся на скамье. Его рука как бы между прочим коснулась борта пиджака.

– Стой! Не надо!

– Ты о чем?

– Рука. Убери ее оттуда.

– А, да… прости. Как я заметил, все события тех ранних лет могут иметь непосредственное отношение к нашему делу. У любого человека есть предел выносливости. В течение многих лет напряжение аккумулируется. Ты понимаешь, что я имею в виду? И вот наступает день, когда все взрывается. Человек не понимает, что его разум начинает выкидывать трюки. Он бессознательно уходит в прошлое, в свое страшное прошлое. Действия его врагов из тех ужасных лет смешиваются в сознании с действиями людей, которых он знает сейчас. Он начинает обвинять настоящее за все свои страдания в прошлом. Такое случалось со многими, кому приходилось жить так, как жили ты и я. Здесь нет ничего необычного.

– Ты кончил? – жестко спросил Хейвелок. – Если ты…

– Поедем со мной, Майкл, – прервал его человек из Вашингтона. – Тебе нужна помощь. Мы сможем помочь.

– И ты пролетел пять тысяч миль только для того, чтобы сказать мне это?! – заорал Хейвелок. – Так вот в чем суть ваших «данных», ваших объяснений!

– Спокойно, Майкл. Не волнуйся.

– Нет, это тебе следует успокоиться, потому что не мне, а тебе потребуются вся твоя выдержка и все нервы! И не только тебе, а всей вашей банде! Я начну отсюда, из Рима, и повторю весь свой прежний путь через Швейцарию, Германию… Прагу, Краков, Варшаву… вплоть до Москвы, если потребуется! И чем больше я скажу, тем глубже вы окажетесь в дерьме. Вы все до последнего! Кто вы такие, чтобы судить о состоянии моего рассудка, черт побери?! Я видел эту женщину. Она жива! Я следовал за ней до Чивитавеккия, где она сумела ускользнуть. Но мне удалось выяснить то, что вы ей сказали, то, что вы сделали с ней! Я буду искать ее, но каждый день поисков вам дорого обойдется! Я начну действовать сразу же, как уйду отсюда, и ты не сможешь остановить меня. Слушай вечером последние новости и читай утренние газеты! Здесь, в Риме, служит уважаемый атташе, связной, представитель угнетенного меньшинства – прекрасное прикрытие для нашей работы… Прежде чем сядет солнце, он потеряет всякую ценность, а созданная им сеть прекратит существование! Выродки! Что вы о себе возомнили?

– Хорошо, хорошо, – начал Огилви, умоляюще подняв обе руки в примирительном жесте. – Я все скажу, но не обрушивай на меня свой гнев лишь за то, что я попытался убедить тебя вернуться в Вашингтон. У меня был приказ: «Постарайся привезти его сюда, и мы все ему расскажем». Это их слова. «Делай все возможное, но ничего не сообщай, пока он не покинет Италию». Я им сказал, что с тобой такая схема не сработает, и уговорил предоставить мне право действовать так, как я найду нужным. Они не соглашались, но я заставил их все-таки уступить.

– В таком случае рассказывай!

– О’кей, о’кей. Твоя взяла. – Человек из Вашингтона тяжело вздохнул, медленно покачал головой и продолжил: – Господи, гайки, похоже, закручиваются все туже.

– Ну так раскрути их!

Огилви посмотрел на Майкла и, указав пальцем на левый лацкан мятого пиджака, спросил:

– Я могу закурить?

– Открой грудь.

Бывший агент осторожно отвернул борт пиджака и продемонстрировал пачку сигарет в нагрудном кармане рубашки. Хейвелок кивнул, выражая согласие. Огилви извлек сигареты и спички, хранившиеся в том же кармане. Он вытряхнул в правую руку одну сигарету и открыл спички. Коробка оказалась пустой.

– Вот дерьмо, – пробормотал он. – Не дашь мне огня?