Вы отдаете себе отчёт, что дон Бернардини… терпеливый Бернардини не заплатит вам, пока всё не будет готово? – ворчал хозяин, по привычке поминая себя в третьем лице. – Розалина, да где же ты?!

– Она… она гуляет вон в тех благородных кущах! – кивнул на синеющий вдалеке перелесок Батисто. – Сколь смею судить, несчастная донна плохо себя чувствует и предпочитает дышать свежим лесным воздухом.

Было видно, что Бернардини не сильно поверил сказанному.

– Это правда, синьор! – поддержала юношу вышедшая во двор служанка Анита.

– Плохо себя чувствует… – проворчал старик, направляясь к карете. – А поесть будь здорова! И куда столько вмещается… Эй, как там тебя… Батисто!.. Передайте Розалине, что законный муж приезжал навестить её и рад, что, судя по аппетиту, она выздоравливает! Пусть выезжает ко мне завтра же!

Когда небольшая карета господина скрылась за поворотом и пыль стала развеиваться, Батисто бросил сторожу звонкую монету и, насвистывая весёлый напев, вбежал на верхний этаж к синьоре Бернардини. Там он отринул полог, скинул лёгкие льняные порты и, рассекая прыжком мягкий шёлк балдахина, оказался между спящих и ничего не подозревающих Арканжелло и Розалины.

– Ну вы и спите! Я чуть горло не сорвал, отваживая старика! Рассчитываю на благодарность! – и вот он уже, покрывая поцелуями дамское обнажённое плечико, пристроился к лону пробуждающейся женщины.

Звонкая оплеуха остановила его пыл.

– Козлиный мужик! А меня спросить забыл? Я, что, вам всем – базарная шлюха? – Розалина была оскорблена такой бесцеремонностью и, лишь услышав краткий рассказ о разговоре с её мужем, благодарно разрешила осуществить задуманное. Арканжелло на протяжении всего происходившего продолжал самозабвенно отдавать должное Морфею.

О благословенное небо Италии! Твоя бьющая лазурь – во фресках Мазаччо и в шедеврах Рафаэля! Твои облака и лёгкость их громад в творениях Микеланджело и Браманте! Твоё солнце в глазах красавиц и речах поэтов! Благодать твоя обрекает на любовь к жизни, к Богу, к телесному и духовному, и нет ни преград, ни удержу отделять одно от другого! Так, вкусивший бархатный рубин кьянти будет осушать бокал и не найдёт сил оторвать губ своих, как не оторвать уст от лобзаний любовных, всё подчиняющих и сообщающих смысл безрассудности, утоляющих жажду мимолётного бессмертия!

Вся и всё под этим небом: и оливковый мохер лесов, и извилистая молния реки, и деревенская колокольня, и стада овец, и колосящиеся поля, и аккуратная геометрия виноградников, и недостроенная вилла с терракотовой черепицей…

И широкополая шляпа на голове спешащего сторожа, срезающего путь через косогор навстречу отъезжающему хозяйскому экипажу.

Ну о чём ещё можно было мечтать! Будто сам Аполлон наполнял ветром паруса творчества!

И действительно, Арканжелло и Батисто, свободные и счастливые, творили легко, распевая песни, с шутками и сияющими глазами!

А какую красоту они создавали! Розалина, благоразумная и даже где-то по-женски мудрая, что редко случается с красавицами, оставляла их наедине с творчеством, понимая всю ответственность создавшегося положения.

– Я не ревную вас только к одной даме, её величеству Мозаике! – повторяла она, заливаясь звенящим смехом.

Так проходил день за днём, пока не закончился запас полудрагоценных камней. Подошёл к концу и обговорённый срок работ. Увы, полностью закончить в срок мастера не смогли, что, впрочем, было естественно, и потребовалась вся дипломатия Розалины, дабы уговорить мужа подождать ещё две недели, произведя дозакупки материалов. Синьор Бернардини ещё раз оглядел сделанное и, видимо, удовлетворённый, смиренно согласился подождать до сентября.