– Прости! – промямлил он. – Мой дед в Германии тяжело заболел. Мама решила поехать туда, а я должен был сопровождать ее… потому что отец всегда занят…

Рина как-то странно глянула на него, и он осекся.

Они остановилась возле киоска с надписью «Пицца»:

– А помнишь, – глухо проговорил Леон, – мы были неразлучны. Друзья говорили, что каждый из нас дополняет друг друга… Как эти двое, – он показал на их отражение в темном стекле витрины, где горячая медь его волос оживляла ее бледно-холодное лицо…

Им открыл улыбающийся продавец, который нагрузил их пиццей разных сортов, и к ним Леон добавил шампанское, не французское, конечно, а из криковских подвалов Молдовы…

На обратном пути они неловко молчали, и уже у сквера Рина сказала:

– Я хочу также пригласить моего соседа напротив. Он всегда сидит на веранде, очень грустный, а ведь это известный стендапист Мошон – Смешон!

Тот, немолодой и лысый, долго отнекивался, прежде чем согласиться…

– Пицца, пицца! – были встречены они голодными криками гостей, к которым за это время присоединились Цвика, принесший шашлыки в еще горячей сковороде, и сестры Коэн с великолепным тортом.

– Ну, – провозгласил Илья, – теперь можно выпить за здоровье хозяйки, если Леон откроет свою бутылку!

– Выпейте и вы с нами! – предложила Рина усатому Мокеичу.

– Это можно! Благодарим покорно!

– А что будет с ними? – показала она на деревянных детей, снятых им с веток.

– Надо красть.

– Что? – изумилась та.

– Белой краской! – успокоил ее Мокеич.

Все чокнулись пластмассовыми стаканчиками:

– Ад меа вэ эсрим!

Цвика, в красном колпаке клоуна, которого он всегда изображал, обратился к молчаливому стендаписту:

– Мы видим вас по телевидению и всегда смеёмся. Может быть, вы рассмешите нас и сейчас?

Тот как-то горько вздохнул:

– Да, все хотят от меня этого, а мне теперь трудно удаётся юмор… с тех пор, как со мной случилась беда.

Сидящие рядом насторожились.

– Я работал, как обычно, в библиотеке «Ариэла», сочинял новую шутку, и вдруг на столе загорелся журнал, наверное, от сигареты рассеянного читателя. Огонь сразу перекинулся на мои тетради, потом на меня, в глазах заблестели горячие искры, и последнее, что я увидел, были мои герои, горящие, окровавленные, пляшущие вокруг меня в каком-то безумном танце…

Растроганный Леон долил рассказчику вина, тот судорожно выпил и продолжал:

– Я пролежал в больнице две недели и вышел, как думалось, невредимым, но что-то осталось во мне от того пожара: мне теперь хочется не шутить, а говорить о серьёзном. Я даже попробовал написать роман – не знаю, напечатают ли.

– И о чем он, если это не секрет?

– Меня всегда волновала тема добра и сострадания… Действие происходит в средневековье… рыцарь со своим оруженосцем борются со злом… Иногда они ошибаются, видя злодеев за крыльями мельницы или в кожаных мешках с вином… но главное их стремление – это помочь страждущим людям…

Растерявшиеся слушатели не могли взглянуть в глаза этого странного человека. Молчание прервал телефонный звонок в кармане Мокеича:

– Что? Где это? А-а! Сейчас приходить! – и объяснил присутствующим. – Тут в одной квартире кран – к черту!

– А как же это? – показала Рина на фигурки детей, лежащие на земле.

– Завтра докрашу. А вам – бог воздаст!

Цвика, пытаясь разрядить обстановку, спросил стендаписта:

– А не думаете ли вы сочинить чего-нибудь более современное?

– Что ж, я хотел бы написать о необычном человеке… которого все принимают за идиота, хотя его поступки проникнуты состраданием к ближнему… особенно, к женщине, любовнице богатого человека. Мой герой считает ее непорочной… и хочет взять в жены, а она не может принять его чистый наивный дар и убегает с разбойником… Впрочем, это еще не закончено… Я продолжу, когда будет время.