– Ты мне надоел! – шутя, обиделась Сесиль.

– По линии матери?

– Нет, по линии отца.

– Значит, тебе, исходя из еврейских убеждений, ничего еврейского не передалось. По их мнению, еврейство передается только по женской линии.

– Глупость, но это так. Даже претендовать на гражданство не могу.

– С одной стороны, это предрассудок. Но с другой: продиктованная необходимость вечно скитающегося народа, теряющего мужчин в рабстве и в войнах. Носителями генофонда приняли считать женщин, иначе бы вымерли как нация.

– Логично. Любовь к арифметике передалась от отца, есть разряд по шахматам. Рисую.

– Точно еврейка. Ни одного вида тяжелого труда не назвала. Нет любви к земляным работам, и родина, видимо, где-то там.

– Родина у всех где-то там. Точнее, там, где лучше.

– Звучит пошло. А как же связь поколений? Привязанность к земле?

– Привяжусь к ней, когда двину кони! – звонко подметила Сесиль и захохотала. Ей понравилось такое резкое и такое мрачное уточнение.

За беседой мы незаметно уговорили двести грамм виски. Салаты сменились горячими блюдами. Сесиль все больше таяла, становясь по-дружески открытой. Душевность, острый ум придавали ей особый шарм, который лишь подчеркивал ее природную красоту. Она была совсем юной девочкой, ей было меньше, чем указала в анкете, всего-то двадцать один год. Но опыт был достаточным, чтобы подметить мой взгляд на ее груди и тут же обобщить, что все мужики – козлы.

– Он тебе изменил? – спросил, поднимая шот с виски.

Поднесенный к ее рту прозрачный стеклянный друг на мгновение остановился – она думала, говорить или нет. Глухо угукнув в него, проглотила уже не обжигающую солодовую прелесть. Сесиль смотрела в блюдо с остатками мраморной говядины и куда-то уносилась.

– Главное, не думай о нем плохо!

На этой фразе Сесиль подняла на меня удивленные глаза. И уже было хотела отстоять позицию оскорбленной мадемуазель. Но я тут же продолжил.

– Думай о нем ужасно! Например, так: к тридцати пяти у него обмякнет хрен и единственное, кого он сможет радовать, так это губку Боба. Или так: полысеет, все пассии, что набивались к нему в подружки, предпочтут совершенно других ребят, и он останется в гордом одиночестве. Начнет в голове перебирать всех, кому доставил кучу неприятностей и боли. И вспомнит, разумеется, тебя, такую легкую, такую сексуально-вызывающую, бескорыстно к нему привязанную. Решит, что сейчас самое время все исправить, и наберет. Нет, эта гадкая трусливая обезьяна напишет тебе семь лет спустя банальное «Привет! Как дела?». Тошнотность этого тривиального сообщения в том, что автор поленился подумать над более глубокой мыслью. Ему кажется, что больше и не понадобится, чтобы оценить его уровень отношения к тебе. Похоже на кость, брошенную небрежно между делом. Но ты будешь вить веревки постепенно из этого балбеса, наслаждаясь каждым мгновением, подшатывая и без того опрокинутое эго изменника. Твой ответ будет «это, собственно, кто?». «Как так?» – подумает…

– Как его, кстати, зовут?

– Захар! – блестя радостными глазами, произнесла Сесиль, упиваясь рассказом.

– Захар?! Ты слишком оригинальна! Не могу удержаться, секунду, – словно в ожидании чиха отвернул голову на бок, прикрыв глаза и приоткрыв рот, – момент, вот… сейчас… заржу! Как можно общаться с Захаром и называть его имя друзьям?! Они наверняка все как один катались по полу. Захар из Обломова – смотри, как символично сложилось.

– У меня и в мыслях не было проводить такую параллель. Но действительно вышло глупо. Ребус, – смеялась брюнетка, перекидывая волнистые локоны то с одного, то с другого плеча.