– Хочу тебя! – проговорил я сквозь зубы, задыхаясь.

– Возьми… – шепнула, пылая, Алена.

Одежда словно соскользнула с нас – так быстро и незаметно ее сняли. По колонкам стучала попса. Такая незатейливая, радужная. Все было легко, все возможно. Это мгновение безраздельно принадлежало нам. Так жадно мне давно не хотелось осквернить пуританские устои. Мой котелок набух и, как чайник, начинал свистеть и пульсировать. Зайдя в ее гавань, чувствовал толчки крови, бьющей в самый кончик, сквозь толщу из чувственности, из страсти, мяса и кожи. Ее тело послушно изгибалось подо мной, отдаваясь целиком. Мне хотелось еще, еще, еще! Окна запотели. Душили себя – жадно дыша, съели весь кислород. Оттого голова пошла кругом и мы оторвались от реальности. Алена прижимала меня так сильно к себе, что чувствовал, как растворяюсь в ней. Неморгающие зеленые глаза пугали и одновременно с тем разжигали сильнее.

Я взорвался бурной канонадой залпов, огласивших победу над синдромом Робинзона Крузо, – девственность не вернулась ко мне на необитаемый остров.

– Ты меня покорил, – спокойно сообщила, не меняя позы радушной любовницы, Алена.

– Чем?

– Тем, что отремонтировал тачку. Не должен был, но сделал. Думала – треп.

– Она еще нуждается в ремонте, так что не забывай об этом, – помолчав, добавил: – Не умею принимать похвалу, спасибо. Все как-то кажется, это не про меня; или кажется, подтаю и расслаблюсь. Дурная привычка принижать свои заслуги перед людьми, делающая мои поступки бессмысленными и невесомыми.

– Пойдем ко мне, все же покажу свою квартиру.

Подъезд не выглядел убого, дом был новый, и в нем еще не кипели страсти пубертатного периода. Этому подъезду еще предстояло взрастить диких до безумства детишек, способных осквернить стены информативными сообщениями, – кто кому дал и кто лучше сосет. А пока стены подъезда были девственны и пахли недавней отделкой друзей из ближнего зарубежья.

Лифт был страшен. В момент заселения, примерно два-три года, кабина лифта остается обшитой фанерой для сохранности приличного вида. Вот тут-то на фанере и был весь фольклор преимущественно узбекско-таджикской направленности. Можно увидеть слева рекламу «строителей-профессионалов», причем ошибки были не только в описании работ, что выполняют оные, но и в номерах телефонов, на которые отвечали не Нурланы и Беки, а ничего не подозревающие Тамары Васильевны и Элеоноры Андреевны. Справа – социальные успехи государства, описанные в виде номеров социально малоответственных представительниц интимной профессии, по сути, того же строительного призвания. Только эти выдающиеся особы позволяли мужчинам-строителям скидывать свой груз усталости и напряженности, а не кирпичи с крыш. Что важно! Можно сказать, если бы не путаны, – дому не стоять! И они, путаны, – фундамент и каркас любой стройки. И неважно, стройка дома или коммунизма.

Лифт браво взлетел на 15-й этаж, открыв двери с жутким шумом, словно спартанцы раздвигали тесно прижатые друг другу щиты в черепахе. Те же желтоватые стены подъезда с претензией на шик, правда, шик в Туркменистане. Далее длиннющий, как в общежитии, коридор, с раскиданными по обе стороны, все как одна, дверями квартир. «Муравейник, в нем душно» – все, что подумалось.

– Заходи! – звонко сказала Алена, бряцая ключами в замке. Распахнув широко и задорно свой личный клон типичной дешевой двери из тончайшего, как фольга, листа металла, она зашла, включила свет. Привычным движением резво скинула обувь. И пошла убирать то, что приличная девочка не должна была разбрасывать по квартире.

Трусы были буквально везде: на диване, на тумбе с телевизором, на подоконнике, на кухне. Трусы разных форм и расцветок пестрили, как государственные флаги, разделявшие квартиру на независимые территории. Своеобразная карта национальных побед на сексуальном поприще. Здесь был нигериец, тут Молдова, а это немец. Или, быть может, квартира походила на музей спортивных достижений, участие в которых поощрялось медалями, а вместо традиционных атласных лент прекрасные трусики?