Самые громкие крики объединились и ворвались в пекарню.

Затем пришел Святой Ермандад («святое братство» – вооруженная организация по охране общественного порядка, полиция – прим. перевод.) и они затворились.

В течение нескольких дней они чувствовали себя великими и могущественными политическими жертвами и мучениками, только вот их жены не хотели иметь ничего общего с таким героизмом, они сопротивлялись изо всех сил. Они пришли все вместе, они ссорились, они ходили назад и вперед, они убеждали других женщин, они спорили, они прибегали к дипломатии, они угрожали, они просили. К ним присоединились спокойные, рассудительные мужчины.

Почтенный старый пастор Шмидт произнес примирительные речи.

Городской судья Лайриц тоже.

Полицейский Эберхард ходил от дома к дому и предупреждал об ужасных последствиях бунта.

Его поддерживал сержант Грабнер.

В сумерках возле больших церковных ворот мальчики рассказывали друг другу только о расстрелянных, повешенных, и особенно об эшафоте так, что всякий слышащий клал руку на шею и горло себе.

Вот как получилось, что настроение изменилось довольно радикально.

О свержении короля больше не было и речи. Напротив, он должен был остаться, потому что лучше него не было никого. Отныне его нужно было не свергать, а защищать.

Были проведены встречи, чтобы обсудить, как это лучше всего сделать, и, поскольку все говорили о борьбе, войне и победе, само собой разумеется, что мы, мальчики, должны были не только впадать в воинственные настроения, но и усердно работать над военным обмундированием и военными подвигами.

Я только издали, разумеется, потому что я был мал для этого, да и времени не было: приходилось шить перчатки.

Но другие мальчики и девочки, стоя в каждом укромном уголке и закутке, рассказывали друг другу то, что слышали дома от своих родителей, и вели очень важные дискуссии о том, каким образом лучше всего сохранить монархию и отменить республику.

Особенно возмущала злая старая женщина. Она была во всем виновата. Она называлась Анархия и жила в глухом лесу. Но ночью она проникла в города, чтобы сносить дома и жечь амбары, такой зверь! К счастью, все наши отцы были героями, и никто из них не боялся никого, в том числе и этой жестокой Анархии.

Было принято решение о всеобщей вооруженной мобилизации для Короля и Отечества.

В Эрнсттале издревле существовали стрелковая рота и сторожевая рота.

Первая стреляла в деревянную птицу, вторая за ней – в деревянный диск.

Вдобавок к этим двум компаниям должны были быть созданы еще две или три, особенно польская компания по нанесению дальнобойных ударов на расстоянии.

Затем выяснилось, что в нашем маленьком городке было очень необычное количество людей крайне воинственных, как стратегически, так и тактически.

Нам не захотелось упустить ни одного из них. Их сосчитали. Их было тридцать три.

Это оказалось очень кстати и прекрасно сработало, а именно: нам нужен был капитан, старший лейтенант и лейтенант для каждой роты. Если бы было сформировано девять новых рот помимо стрелков и гвардейцев, то в сумме получилось бы одиннадцать, и все тридцать три офицера были бы задействованы.

Это предложение выполнили.

При этом небольшое количество голов при подсчете восприняли как должное.

Но барабанщик, мастер чулочно-носочных изделий, господин Лезер, который проходил службу в армии и, следовательно, мог тренировать все тридцать три офицера, утверждал, что это даже и к лучшему, потому что, чем меньше рота, тем меньше людей может быть застрелено в ней на войне. И поэтому так и оставили все, как решили.

Мой отец был капитаном Седьмой роты.