Итак, последние преграды рухнули! Некоторое время я сидел, как в зачарованный, затем постарался прочитать гранки так, будто их написал сторонний человек. Отзыв о русской книге, безусловно, был написан лучше. Но именно рецензия на книгу Фримана, предназначенная непосредственно Хаттону, принесла мне выигрыш. Об этом стоило поразмышлять.

Когда я читал свои отзывы, заметил небольшие шероховатости и решил их исправить. Правленные варианты я намеревался показать Вершойлу.

В полдень того же дня мне принесли письмо от Фруда, в котором он извинялся за свое долгое молчание. Он намеревался дать обед в мою честь, по причине чего вынужден был повременить: Фруд хотел пригласить несколько влиятельных лиц, которые еще не вернулись из летних отпусков. Однако он был бы рад видеть меня у себя в любое время. Стихи мои замечательные, полагал критик. «Они доказали мне, – заключил он, – что оценка Карлайла относительно вашего таланта справедлива».

Ничто не могло быть более лестным, но мои беседы с Вершойлом и чтение стихов его и Марстона поколебали во мне веру в свои способности лирического поэта. Недавно я всё же написал один или два сонета, которые лично мне очень понравились. Воистину самомнение не умирает от одного удара.

В тот же день я отнес корректуру «Зрителя» Вершойлу, который, как ни странно, согласился с Хаттоном, что отзыв о книге Фримана был написан лучше, чем отзыв о русской книге. Он предложил только одно исправление, с которым я согласился без сопротивления. Очевидно, его критический дар в прозе был не таким уверенным, как в стихах. Или его сбили с толку сорок уже сделанных мною исправлений.