Этим теоцентризмом[17] дышат все без исключения страницы жития. Божию попущению приписана даже угроза войны, нависшая над городом 13–17 июня, и, конечно, счастливое разрешение конфликта (24, 9–10). Бог совершает чудеса по молитвам Своего верного глашатая, Антония. Именно Он приостанавливает на некоторое время скоротечный процесс канонизации, чтобы показать, от Кого в действительности зависит официальное признание святости Антония церковными властями: дабы мы знали, что исполнение всех дел следует приписывать Его благодати (28, 3). Почитание и слава Антония сводятся к поклонению Всемогущему Богу (28, 14), Которому никто и ничто не может воспрепятствовать.

Естественно, столь настойчивый теоцентризм – не особенность Assidua, это присуще всей агиографической традиции. Неповторимым нам кажется собственно образ св. Антония, представленный в Assidua: он лишен психологической глубины, бесплотен (живя во плоти, но не по плоти 47, 6). Этот образ выкристаллизовался в результате упорного самоотречения и самопреодоления. «Я, мое» – не что иное как «материя», которую следует переработать и преобразить в живой и совершенный образ Бога. Такова искренняя и убедительная очевидность его абсолютного «бытия-ради-Бога», выходящего за пределы человеческих возможностей, дружба с Ним и очевидность «бытия-ради-спасения-братьев», смиренного и бескорыстного сотрудничества с Божественной благодатью вплоть до самопожертвования.

Говоря иными словами, перед нами диптих: Бог и Антоний. Пребывание solus cum Deo solo (один на один с Богом) и в некотором роде изоляция от сонма святых собратьев, не может не потрясти. Безусловно, это можно считать тонким литературным приемом, предназначенным для передачи богословской концепции автора. Он предпочитает крайне сдержанную религиозность, а не экзальтацию, поэтому проявлениям народного «благочестия» отводит более чем скромное место.

В некоторых пунктах Assidua подчеркивается ее родство с Vita prima Фомы Челанского (далее – 1Cel), но не менее важными представляются и расхождения обоих трактатов. В Assidua выявлены около ста заимствований из 1Cel, по большей части, вводные слова и словосочетания.

Из этого следует, в первую очередь, что автор Assidua хорошо знал сочинение Фомы и свободно вставлял выражения, копировал структуру фраз. Один период он полностью скопировал, хотя и ввел в него необходимые изменения (17, 1). Но ни в коем случае нельзя обвинять его в плагиате. Родство с последующими агиографическими трактатами (2Cel, Житие св. Клары) легко объясняется тем фактом, что ко времени их создания францисканцами и близким к ним кругах Assidua была в распоряжении и Фомы Челанского, и неизвестного автора жития св. Клары Ассизской. Кроме того, их роднит знакомство с Библией, иными агиографическими сочинениями (например, с Собеседованиями Григория Великого), реминисценции которых обогатили страницы, вышедшие из-под пера францисканских авторов.

Намного более многочисленны и сложны фрагменты, где автор Assidua отказывается от подражания 1Cel. Он хорошо знал этот трактат, однако не чувствовал себя обязанным создать детальный портрет Антония, подобный скрупулезному и точному описанию брата Франциска, оставленному Фомой Челанским в 1Сel (п. 83). Аноним ограничивается упоминанием о болезненной тучности падуанского святого и о его слабом здоровье (11, 7), прославляет его героического пастырское самоотречение, а завершив повествование о благой кончине Антония, упоминает, что после смерти руки покойного стали белыми и гибкими (17, 16). Только спустя два столетия попытку составить словесный портрет Антония предпринял Сикко Полентоне! Не может быть, чтобы автор сам не знал или его информаторы не могли описать, как выглядел святой. Такое упущение не может не быть преднамеренным. Почему же аноним умолчал? Ведь после замечания о болезненной тучности святого мы, читатели, не ожидаем дальше встретить описание прекрасного Аполлона. Следовательно, анонимный автор не описывает внешность Антония вовсе не из-за того, чтобы не бросить тень на блистательный облик главного героя трактата. По-видимому, он считал внешние характеристики бессмысленными для труда, предназначенного для духовного воспитания читателя.