– Что этот «Кауфман»? Только цена запредельная. Вы попробуйте нашу, родную.

Мы с Поляковым махнули по рюмке и благодушно поддержали патриота. Местная публика была в восторге.

Но тут перед нами возникла разъярённая физиономия представителя фирмы-спонсора.

– Эх, – горестно вздохнул Поляков, – ссадят нас на берег. Ну и ладно, зато наша водка всё равно лучше.

По вечерам музыканты оркестра, как правило, отдыхали на верхней палубе. Мы сидели в сторонке и беседовали, а молодые исполнители дурачились, придумывая подвижные игры. Как-то они принялись играть в слона. Участники делятся на две команды. Одна команда изображает из себя слона, на которого должны запрыгнуть все соперники. Если слон довезёт их до определённой черты, то – победа, если развалится и рухнет на землю – проигрыш. Игра достаточно опасная. Но это не останавливало вошедших в раж музыкантов. Виолончелисты, тромбонисты, скрипачи, пыхтя, возили на спинах друг друга. В азарте они вытащили в круг дирижёра Александра Сладковского.

В молодости, когда я занимался борьбой, мне доводилось играть в слона. Тонкостей в игре не много, но их надо знать. Иначе можно получить травму. Скрепя сердце я решил поддержать Сладковского. Когда вышел в круг, то с изумлением увидел рядом Юру. Сладковскому за сорок, нам с Поляковым за пятьдесят, но опыт побил молодость. А главное, обошлось без потерь.

Таким Полякова трудно представить его читателям. Иногда после спектакля или концерта мы долго не можем выйти из зала. Читатели и зрители узнают Юру и подходят, чтобы высказать ему свою признательность. Поляков терпеливо выслушивает, отвечает на вопросы. Не было случая, чтобы он торопливо ускользнул от поклонников. Рядом с ним всегда самый преданный ему человек – Наталья. Она покорно ждёт, пока муж освободится.

Но настоящего Полякова плохо знают и его коллеги по литературному цеху. Некоторые заскорузлые псевдопатриоты обвиняют его в прозападных настроениях. С улыбкой вспоминаю, как замечательный писатель Владимир Личутин, уписывая за обе щеки заливное из судака на поляковской даче, с удивлением отметил:

– Юра, да у тебя настоящая русская кухня. А болтают…

– И украинская, – невозмутимо ответил Поляков, – Наталья ведь украинка.

Записные либералы, в свою очередь, упрекают Полякова в махровом патриотизме. Это звучит как донос, ведь сегодня слыть патриотом становится всё опаснее.

Но Юрий Поляков неторопливо и спокойно идёт своим путем.

Вечер. Я сижу в режиссёрском кабинете ленинградского Театра юных зрителей и размышляю над тем, чем бы порадовать этих самых зрителей в конце сезона 1987 года. Мои размышления прерывает заведующая литературной частью театра Маша Ланина. Она кладёт мне на стол свежий номер журнала «Юность» с предельно коротким комментарием, звучащим как приказ: «Прочти! Обязательно!» Я тут же раскрываю журнал: «Юрий Поляков. “Работа над ошибками”». «Школа?» – морщусь я. Здесь стоит пояснить: в то время для ТЮЗа школьная тема была сугубо «производственной» и заинтересовать ею зрителя было делом практически невозможным. «Школа – чётко отвечает Маша, – но какая! Читай!» И уходит. Я начинаю читать: «Учение, или, как теперь принято говорить, учёба – это, по-моему, многолетняя изнурительная война между классной доской и школьным окном. Начинается она – как и Вторая мировая – 1 сентября, с переменным успехом идёт весь учебный год, и только к маю распахнутое, весеннее окно одерживает прочную победу. Тогда Министерство просвещения объявляет перемирие, продиктованное якобы заботой о детях и в дальнейшем именуемое “каникулами”…»