Необыкновенная радость захватила всего меня. Неохотники наверняка не поймут, но так оно и было. Мне хотелось орать о своей победе на весь лес, стрелять раз за разом, чтобы и в посёлке услышали и поняли, что я завалил медведя.

Теперь я не торопился, добавил в магазин два патрона, поговорил с уже поверженным медведем и только потом закинул карабин за спину и полез с лабаза.

Вот он, враг маленьких лосят, лежит и не шевелится. Смотрю внимательно на уши – не прижаты ли? Может, только притворяется зверь? Нет, вроде бы наповал уложил его. Беру карабин наизготовку, снимаю с предохранителя и осторожно подхожу к туше. Знаю, что он уже не двинется никогда, но страшновато всё же – а вдруг! Трогаю концом ствола карабина голову за ухом (если зверь дёрнется, сразу стреляю), но голова безвольно качнулась. Действительно готов! Вот когда мной овладел настоящий восторг! Стыдно признаться, но я исполнил тогда вокруг медведя какой-то замысловатый танец. Так, наверное, плясали около поверженного мамонта первобытные люди.

Всё! Карабин – на предохранитель. Прислоняю его к пеньку, намазываюсь антикомарином – надо снимать шкуру, потрошить и разделывать тушу. Не стоит рассказывать об этой самой малоприятной части охоты на всякого крупного зверя. Да к тому же и нелёгкой – всё-таки поворочать одиннадцать пудов, как потом выяснилось, не так-то просто. Одним словом, ушло у меня на это часа полтора. Когда я закончил это дело, разложил мясо по пенькам, сложил вдоль шкуру, солнце уже давно село и в кустах начало темнеть. Ещё раз осмотрев «поле боя», я отправляюсь в обратный путь, предвкушая своё появление дома и вообще в посёлке.

Тропинка ведёт меня по старой сырой лесовозной дороге. Глубокие колеи заросли высокой травой почти в пояс, а местами и по грудь. По обочинам плотные кусты осины и ольхи. Осинки слабо лопочут листьями, показывая их светлую изнанку. Призрачный свет белой ночи от северной стороны неба светит прямо мне в лицо. Какое-то умиротворенное состояние охватывает меня. Конечно, тут и усталость, и спад нервного напряжения. Всё это так, но и тишина белой ночи тоже действует каким-то колдовским образом на человека. И я, словно отключившись от всего земного, лечу, как мотылёк, к немеркнущей заре белой ночи…

Вдруг впереди зашуршала трава. Какой-то зверь бежит мне навстречу, скрытый высокой травой! Кровь бросилась в голову, стало жарко. Медведь?! Я рванул карабин с плеча!

Фу ты, господи! Да это же Соболинка, аккуратная лаечка моего соседа Юры Лызлова. Подбежала, поласкалась и убежала дальше к лабазу. Вот и сам Юра показался. Возвышается над зарослями травы, за плечом – карабин. Из-за Юры выглядывает Кожухов, тоже с карабином. Увидели меня, остановились, спрашивают:

– Ну, как?

– Готов!

– Ну-у! Вот это да!

Подошли оба. Пожать мою вымазанную в крови и сале руку я им не даю, так они трясут мой локоть.

– А мне Евстигнеич сказал, что кто-то стрелял в загонах, – говорит Кожухов. – Ну, я, конечно, понял, что это ты. Пождали, пождали, да и пошли к тебе навстречу.

– Карабины вот взяли, – улыбается Юра. – Может, помогать придётся. Ну, пошли его смотреть.

Я говорю, что медведь уже разделан, что там и смотреть нечего, но Юра уже повернулся и шагает туда, куда убежала его собачка. Я его понимаю – сам тоже так же поступил бы. Ведь интересно охотнику посмотреть на добычу другого, да ещё на такую как медведь.

Пришли, растянули шкуру на траве, смотрим. Жалко, уже темно, да фотоаппарата нет, а то бы можно было сфотографироваться. Юра ходит вокруг, присаживается, трогает шкуру, приговаривает: «Ну, молодец! Ну, молодец! Ну, утёр нос Володе! Ну, молодец!» А я стою себе, помалкиваю, будто и не я это сделал. Соболинка бегает вокруг, урчит.