В общем, по-моему, мы сделали вот что: прошли по всей долине за Кренбери, а потом вдоль холма по другую сторону. Когда мы наконец спустились по крутому склону и увидели внизу Кренбери, то оказались прямо напротив Кренберийского утеса, а сам город был похож на скопление кукольных домиков, выстроившихся полукругом вдоль берега туманного серого пустого моря.

Я подумала, что отсюда город выглядит очень даже симпатично. Крис заметил:

– А как мы, интересно, рельсы-то перешли?! Железная дорога тянется ровнехонько поперек долины!

Как – понятия не имею, но перешли же. Рельсы тоже было видно внизу. Последний большой дом в Кренбери, полускрытый за тем самым холмом, где мы стояли, был у самой железной дороги. Мы решили, пусть он будет ориентиром, и пошли прямо на него. К этому времени понемногу надвигался вечер – еще не темнело, а как будто тихонько тускнело, и все сделалось блеклое и зябкое. Я уговаривала себя, что именно поэтому мне стало так странно. Сначала на крутом склоне было поле, поросшее очень мокрой травой. Ветер стих. Большой дом стоял среди деревьев, но мы подумали, что за ним должна быть дорога, поэтому взобрались на круглый бугорок у подножия холма с полем посмотреть, где она, эта дорога. Бугорок весь порос низкими кустами с длинными упругими ветками, на них набухли большие блеклые почки, и там повсюду вились узенькие протоптанные тропки. Помню, я еще подумала – там хорошо играть. Похоже, на бугорке и правда играли дети. Потом мы забрались на вершину и увидели этих детей.

Они гуляли в саду возле большого дома. Это было скучное здание из красного кирпича – такими часто строят школы. Сад, в который мы заглядывали сверху через ограду, тоже был по-школьному скучный – одна трава и круглые клумбы с вечнозелеными кустами. В саду и гуляли дети – очень тихо и степенно. Это было противоестественно. Ну то есть, разве могут сорок детей вообще не шуметь? Те, которые играли, ни разу даже не крикнули. Большинство детей просто ходили по саду шеренгами по четыре-пять. Если девочки – за ручку. Если мальчики – просто маршировали рядом. И все выглядели одинаково. На самом деле они были вовсе не одинаковые. Все девочки – в разных клетчатых платьицах, у всех мальчиков – свитера разных цветов. У некоторых были светлые волосы, у кого-то – темные, четверо-пятеро детишек чернокожие. И лица тоже различались. И тем не менее они были одинаковые – я понятно объясняю? Они все одинаково двигались с одинаковым выражением на разных лицах. Мы глядели на них. В полной оторопи.

– Клоны, – проговорил Крис. – Иначе быть не может.

– Клоны вроде бы должны быть как близнецы, нет? – спросила я.

– Это секретный эксперимент по созданию клонов, которые не похожи друг на друга, – нашелся Крис. – Ученые добились, чтобы тела у них были разные, а разум один на всех. Сама же видишь.

Эта шутка была из тех, которые на самом деле вовсе и не шутки. Зря он так сказал. Вряд ли дети нас слышали, все-таки мы стояли далеко, но, когда Крис говорил, позади меня из кустов кто-то появился, и я уверена, что он все слышал. К счастью, в этот момент в сад вышла женщина, похожая на медсестру.

– Идемте, дети! – крикнула она. – Уже темнеет и холодает. Все в дом!

Женщина была одной из миссис Ктототам. Когда дети послушно потянулись к ней, я вспомнила, кто это: Филлис Форбс. Хотела сказать Крису, но сначала оглянулась на человека из кустов – мне было неловко, что он тут стоит. Тот куда-то пропал. Поэтому я посмотрела на Криса – лицо у него было белое, изумленное, растерянное и таращилось на меня.

– Ну у тебя и лицо – словно призрака увидел! – сказала я.