Кубацкий привил мне чувство уважения к оригиналу произведения. Если я работала над музыкой эпохи барокко, где обозначения в тексте очень немногочисленны, старалась брать в руки оригинальный авторский текст и сама расшифровывала украшения, продумывала динамику, ориентируясь на стиль композитора. Если пела Шуберта, то находила выверенное по оригиналу издание и учила по-немецки. Поэтому в моей библиотеке Шуберт в издании Peters, и я всегда пользовалась только им.

Но вернусь к годам учения в институте. Студентами мы охотно посещали репетиции оркестрового класса и выступали в составе симфонического оркестра под управлением Ю. В. Муромцева и О. М. Агаркова. Мы переиграли довольно много симфонических произведений, сопровождали выступления многих солистов. Перебирая программы экзаменов, академических вечеров и ученических концертов тех незабываемых лет, я с удовлетворением думаю, что как певица я, пожалуй, нигде больше не получила бы такой строгой и основательной музыкальной подготовки. Во всех отношениях – в постижении красоты звука, чистоты интонации, льющейся кантилены, технической свободы, понимания стиля и чувства ансамбля – эти годы были для меня школой подлинного музыкально-художественного мастерства.

Забегая вперед, вспомню случай, происшедший в Западном Берлине в 1979 году. Я готовилась к сольному концерту, который проходил в рамках цикла «Прекрасные голоса мира». Все репетиции мы провели с Вильгельмом фон Грунелиусом – он тонкий музыкант, удивительный мастер пианистического колорита. Казалось, что рояль под его руками дышал вместе со мной. Вокальная и фортепианная партии составляли единое целое. До этого концерта я уже выступала с ним три года назад в том же цикле. Буквально в день концерта я узнала, что мне придется выступать с другим пианистом. Каждый музыкант может понять мое волнение. Однако Хуберт Юре, известный у себя на родине как выдающийся солист, согласился выступить со мной в тот вечер в качестве концертмейстера. Обговорив с ним темпы, характер каждого произведения и проведя накануне большую, чуть ли не трехчасовую репетицию, мы вынесли свою программу на суд взыскательной публики. Судя по ее реакции и отзывам немецкой прессы, концерт прошел успешно.

В институте же я сделала первый шаг к постижению профессиональных основ вокального искусства. Как я писала выше, петь я любила всегда, но в своих вокальных упражнениях ориентировалась на звучание колоратурных сопрано – отчетливость и блеск их пассажей, легкость воздушных фиоритур и в то же время какая-то особенная нежность и трогательность их кантилены вызывали непреодолимое желание сделать то же самое.

Я до сих пор не могу понять, почему я, машинально пропевая трудные пассажи в альтовых пьесах, ни разу не отметила, насколько свободно и естественно мой голос спускается в нижний регистр. Вслед за своим альтом я могла повторить даже звук баса, то есть до малой октавы, если пассаж начинался с этой ноты, но мне даже в голову не приходило запеть низким голосом.

Очевидно, ориентация на светлое скрипичное звучание не давала мне выйти за рамки найденного идеала. Можно сказать, что скрипка и колоратурное сопрано были для меня почти идентичны по своим выразительным возможностям. Нужно было какое-то сильное и яркое впечатление, своего рода потрясение, чтобы вывести меня за пределы однажды найденной манеры звукообразования.

Не скажу, что у меня было твердое убеждение: «Я обязательно стану певицей». Но интуитивно я продолжала тянуться к профессиональным вокалистам. Я собирала грампластинки с записями выдающихся певцов: Шаляпина, Обуховой, Максаковой, Андерсон, Карузо, Флагстад, Галли-Курчи… Наряду с концертами инструменталистов я посещала вокальные вечера. Помню, с каким благоговением я сидела в Большом зале консерватории на концерте, посвященном годовщине со дня смерти великой русской певицы Антонины Васильевны Неждановой. На сцену выходили все те, кто рука об руку служил с ней в Большом театре: Николай Семенович Голованов, Мария Петровна Максакова, Максим Дормидонтович Михайлов, Иван Семенович Козловский, Наталия Дмитриевна Шпиллер. Звучал в записи голос Неждановой, и меня не покидало ощущение счастья и причастности к этому удивительному миру.