Всю ночь мело, а утром город стоял, как подросток, ошарашенный девичьей красотой, – немо, тихо, застыв, наблюдая красу в белоснежном наряде. Или – как озадаченный чем-то старик, хмуря грозно седые косматые брови туч. Белым-бело. Пушисто. Тихо.

Тучам плохо видна была сверху эта красота, и они спустились посмотреть – ниже, ниже, почти уже волоча мокрое брюхо по тротуарам. Воздух похож на дым – то ли еще капли, то ли уже снежинки-льдинки висят в нем, невидимые глазу. До чугунного неба можно было достать рукой, если встать на цыпочки и зажмуриться.

Утро. Пятница. Ранняя рань, когда почти еще нет прохожих и спят продавцы бесчисленных бутиков и лавок.

А замок в этом городе в старину построили на пригорке. Над тогда еще рекой, теперь же – озером и парком. Самый красивый панорамный вид в городе открывается оттуда – на лес, и парки, и озеро. А тут – сюрприз, сюрприз! – панорамы не стало. Небесная крыша где-то изогнулась и упала отвесно вниз. Уже не крыша. Стена.

Так это озеро не выглядело еще никогда. Это был не туман, туман – он другой. Это было именно небо, вставшее стоймя. Тот же цвет, та же консистенция, только – ближе, достижимей.

Я спустилась к самой воде и долго стояла по щиколотку в снегу, разглядывая это небо передо мной. Такое же бесконечное впереди, как и сверху. Такое же однотонно серое. Ровный цвет без конца и края, и глазу не за что зацепиться, не на чем сфокусироваться, и он поневоле начинал искать себе точку опоры – ближе, ближе, и вот я уже видела свои ресницы и пляшущие перед глазами микроскопические льдинки.

Невозможно оторваться. Невозможно уйти. Ведь больше такого могло не быть никогда. Не было же до этого…

Крамольная мысль все не давала покоя: если небо – впереди, то вот он, шанс… Ты можешь дойти до неба пешком, тебе больше не нужны для этого крылья. Вот только между тобой и небом – озеро, прозрачная, как слеза, вода, тяжелыми складками колышущаяся у ног.

С прошлым надо уметь прощаться. Иначе оно будет стучать в твою дверь, напоминать о себе, не давать жить, ломать настоящее и будущее, ранить душу в кровь.

Мне казалось, что с этой историей я распрощалась в холодную зиму 1998-го. Когда были сказаны все слова, расставлены все точки над i, внесена предельная ясность и окончательно убиты все прошлые страхи. Позже я поняла, что не хочу ее забывать, потому что она – это часть меня. Но окончательная досказанность как будто прорвала плотину, и воспоминания начали тихо уходить, как вода в песок.

Поэтому – пока не утекла последняя капля, пока еще можно вспомнить, как все было – жить этой истории здесь, надежно упрятанной в слова.

«Икарус» был желтый и обыденно облезлый. Его сняли с какого-то городского маршрута, чтобы перевезти толпу галдящих школьников от одной столичной достопримечательности к другой, не менее достопримечательной. Они все буквально вчера приехали в столицу, их было много, некоторые – знакомы, большинство – нет. Им было от 13 до 16, классические дети с физико-математическим уклоном, в программирование.

Его нельзя было не заметить в этой толпе. В любой толпе, наверное. Он был как магнит. Уже успел собрать вокруг себя стайку мальчишек, сверкал глазами и сыпал шутками направо и налево. Его было много, его было слышно, таких она еще не видела (впрочем, больше таких она вообще не видела). У него на груди, на пластмассовой цепочке, висела детская пустышка, которая периодически использовалась по назначению.