– Пойдем-ка, Наталья, в сарай.

– Зачем? – спросила девочка, старательно делая вид, что ничего еще не знает.

– Затем, – отрезал охотник и вышел.

Наташа одевалась в жуткой спешке и волнении, долго не попадая ногами в теплые колготки и пытаясь победить пуговицы кофты негнущимися пальцами. В темных сенях бесконечно искала ногой свои валенки, хотя всегда попадала в них не глядя. Наконец, накинув тулупчик, толкнув всем телом дверь, в сбившейся набок шапке вылетела под ослепительное солнце, перебежала двор и, пытаясь успокоиться, шагнула в полумрак сарая.

Егор Иванович что-то делал, склонившись над столом, сделанным из деревянных ящиков и досок. Над ним висела на проводе тусклая голая лампочка. Таких столов было еще несколько, на них охотник выделывал шкурки. Вдоль стен стояли сбитые из досок полки, забитые банками с солью и уксусом, пакетами с хозяйственным мылом, тюбиками лыжной мази, тазами и прочим завораживавшим Наташу хозяйственным барахлом. Она снова как будто оказалась дома, почти такой же сарай был у ее отца-охотника. Правда, Наташа не знала, какой чести удостоилась. В этот сарай никому нельзя было заходить без приглашения. Покорная Мария Николаевна не была в нем никогда.

Подойдя к столу, девочка увидела заветные лыжи. Первые настоящие. Почти как у отца, только маленькие и узенькие. Пусть не широкие охотничьи, подбитые мехом, чтобы не проваливаться в снег, ну и что? Егор Иванович как раз колдовал над ними с самодельной лыжной мазью. До боли знакомая смесь запахов – дегтя, зверя и мыла – стояла в воздухе. Наташа жадно вдыхала ее, как будто пытаясь сохранить в памяти про запас.

– Поди сюда, Наталья, – сказал старый охотник, не поднимая головы.

– Лыжи? – от волнения шепотом спросила девочка.

– Лыжи! Ногу давай. Да не так. Прям в валенке. Крепеж подгоним.

Наташа послушно пыталась засунуть негнущуюся от волнения ногу в полужесткое брезентовое крепление.

– Не возись!

– Прости, дядя Егор.

– Бог простит. Вторую давай.

Наташа светилась от счастья. Лыжи казались ей крыльями, на которых она полетит, стоит коснуться снега.

– Так, снимай! Подгоню до завтра, и начнешь учиться.

– Я умею.

– Знаю я, как ты умеешь. Иди теперь.

Девочка послушно вышла.

– Хм, и впрямь светится, – еще раз усмехнулся себе под нос Тобуроков.

Следующим утром Наташа проснулась рано и, когда Егор Иванович еще затемно постучался в ее комнатку, уже сидела одетая на кровати.

– Завтракать и в лес, – скомандовал старик.

Мария Николаевна накрыла на стол.

– А в школу как же, Егор? – начала было она.

– Лес – ее школа, – ответил охотник.

Наташа посмотрела на него с восхищением и благодарностью. Егор Иванович заметил это, но вида не подал. Не приучен он был суровой жизнью показывать эмоции.

Вышли ранним утром. Охотник решил сделать первый тренировочный выход в лес совсем небольшим – пару километров. Он тоже нашел в сарае свои беговые лыжи, чтобы пройтись с девочкой по лыжне, проложенной малышней вдоль проселочной дороги.

Ожидания Наташи, что лыжи превратятся в крылья, конечно, не оправдались. Она неуклюже ковыляла за Тобуроковым по лыжне, ноги не слушались, заплетались, глаза слезились от колючего снега. Несколько раз она упала, снег набился за воротник и в рукава. Но отцовские охотничьи гены не разрешали жаловаться, и девочка упорно преодолевала шаг за шагом, вставала, расплетая запутавшиеся ноги, опираясь на деревянные палки. Егор Иванович не знал, как надо учить детей ходить на лыжах, но чутье подсказывало ему, что в девочке есть стержень. И сейчас он удовлетворенно отметил про себя ее упорство.

– Передохнем, Наталья! – скомандовал он и обернулся. Ученица укатилась в овраг, одна лыжа слетела и продолжала ехать куда-то вдаль. Тобуроков почесал затылок под шапкой. С одной стороны, надо спуститься и выручать. С другой стороны, так характер не воспитаешь.