– А она сильно маленькая?

– А она громко плачет?

– А ты, Федь, иди в дом и потихоньку покажи её в окно.

Федька говорил важно, как главный и самый богатый, через губу. Братья возмущались:

– А чо ты, Федька, сразу зазнался, она нам тоже сестра, как и тебе. И нам тетя Паша всё равно её покажет.

– Вот когда покажет, тогда и будем разговор вести. И не сестра она мне, а племянница, я ей дядюшка, а вы Саше братья двоюродные, – отвечал Федька.

– Тогда кто она нам, тоже племянница?

– Ну вот, всё поровну.

Скоро все к этой новости привыкли. Дед Илья получил прозвище – «повитуха». Все успокоились. Смотрины бабушка устроила только через неделю – по какому-то неписаному закону. Она вынесла свёрток в шерстяном платке с кистями. Во рту у меня торчала марля, в которой был разжёванный хлеб – это вместо пустышки. Об этой причуде, пустышке, тогда никто и не знал, а так сразу и спокойствие, и пища. Братья посмотрели, сказали:

– Ладно, ничо, пусть растёт, потом решим, на кого походит.

Федька не обижался на них. Когда я начинала плакать, Федя стрелой мчался к кровати, сбивая всех с ног, и приговаривал:

– Есть хочет, есть хочет!

– Да нет, – отвечала бабушка, – мокрая, наверно.

– Вот мокрушка родилась, – говорил Федя по-доброму и убегал.

Однажды он спросил у бабушки про меня:

– А как так можно: зубов нет, а ложка золотая во рту?

– С чего ты взял?

– А дед Митрий сказал: «Она родилась у нас с золотой ложкой во рту».

– Сбрехнул, наверное, что-нибудь по старости. Какая ложка во рту? Так не рождаются.

Но дед Дмитрий знал какую-то тайну, долго хранил её и проговорился загадочным выражением.

Федя не мог себе представить, как можно жить с ложкой во рту? Может, когда зубы вырастут, никогда не будут болеть? А то ведь сосед Иван Власовский, который всем в деревне заговаривал зубную боль, был уже старым, а вдруг помрёт внезапно, некому будет тогда зубы заговорить, да, наверное, так и есть, – решил Федька.

Но тайна какая-то была в нашей семье, о которой никто не знал, кроме деда Дмитрия. А он, как постовой, стоял на охране своей многочисленной семьи, чьи дома стояли в ряд почти на всей Партизанской улице: сыны, племянники, внуки и уже правнучка. Его тайна хранилась за семью замками, или вернее – под муравейником, который находился за нашим двором. Уже никто и не помнил, сколько деду лет. Знали только, что его жене, бабушке Анне, было 83 года, как говорила она сама. Установить её возраст никто не мог, потому что рождение ребёнка записывалось в ближний церковный праздник, тогда же и имя ребёнку давали. Год рождения писали тот, в котором родители приходили ребёнка окрестить, поэтому год, бывало, уходил вперёд. Виною всему этому была повальная безграмотность в Сибири. Иногда о возрасте говорили так:

– Да я помню, когда Анисья родила Ивана: я ещё без штанов бегал, но уже рыбалил.

Значит, ему было около семи лет.

Долгое время в церкви не было священника, тогда плавали летом в церковь на лодках, а зимой ездили на санях в село Рыбное, что в десяти километрах вниз по Ангаре. Иногда зимой, в морозы, привозили священника домой и крестили сразу всех детей, не крещённых до этого времени. Вот такая статистика была…

Глава нашей семьи дедушка Дмитрий к старости не усыхал, только руки были скрюченными, наверное, от холодной воды, в которой он добывал семейный достаток.

А было это в 1870-х годах, когда Антон Михайлович, отец Дмитрия, в пятом поколении от меня, ушёл в тайгу с каким-то пришельцем вроде как на охоту. Но какая охота летом? Летом все промышляли на реке, а охотились поздней осенью и зимой. Домой он вернулся с неподстриженной бородой, но такой уверенный, весёлый и добрый, вроде как заглаживал свою вину перед всеми за своё отсутствие. Его друг, с которым он уходил и вместе вернулся, пожил у нас недолго и, пока была судоходная река, уплыл в город. А через пару недель вернулся снова. Они с дедом Антоном долго совещались, потом опять ушли, но уже не на месяц, а до тех пор, пока не застыли мелкие реки. Вернувшись, дед по первоснежку не пошёл на охоту, а направил сыновей. Сам же стал в столярке мастерить лопаты деревянные с короткой ручкой и мелким протоком для промывки песка. Сыны недолго были в тайге. Завалили медведя, разделали, вышли к Рыбной речке, где были избушки-переходники, встали на лыжи, да и вернулись домой. Мяса было много, его всё крепко посолили, покоптили и убрали на чердак сарая, чтобы проветривалось.