– Слышь, припадочный, – завела она с подвыванием, – пистолет тебе не поможет. Можешь палить в меня сколько угодно. Я умерла тринадцать лет назад и с тех пор маюсь, ищу себе душу для опытов...

– Для опытов я не гожусь! – заорал человек, не пожелавший быть Сытовым.

– Почему? – искренне удивилась Катя, забыв про тон привидения.

– У меня нет души! Я отстой, гад, бандит!

– Ой, мне такие подходят!

Он почему-то заглох, перестав подавать признаки жизни. Катерина нащупала на полу зажигалку, которую он уронил, крутанула колесико и поднесла голубое пламя к его лицу.

Тип лежал на кровати без сознания, и его исхудавшая физиономия здорово смахивала на лик покойника. От него исходила такая волна жара, что Катерина невольно протянула руку и потрогала его лоб. Лоб оказался неправдоподобно горячим. Катерина глазами нашла иконку в углу комнатушки и перекрестилась.

– Извини, – сказала она, подняв глаза к потолку. – Я поняла, никто и не думал шутить. Раз я оказалась тут с ворохом этих лекарств, никто и не думал шутить!

– Господи, – простонал вдруг не Сытов. – Господи, она еще будет меня лечить!

– Я не с тобой разговариваю! – рявкнула Катерина и выкрутила у него из слабой руки пистолет.

– И я не с тобой, – простонал он.

На старом, покосившемся столике Катерина обнаружила две свечи. Она вывалила лекарства на стол и зажгла старые свечки, которые потрещали, упрямясь, но все же разгорелись желтым, неуверенным пламенем.

– Вот так-то лучше, – сказала она.

– Хуже, – снова простонал он. – Тебя слишком здорово видно. Сколько лет назад, ты говоришь, померла?

– Тринадцать.

– Надо же! А ведь совсем целенькая, только потемнела немножко.

– Ладно, хватит валять дурака. Я негритянка, а не привидение. Негритянка, слышал про такое?!!

– Умереть, не встать! Негритянка, которая сдохла тридцать лет назад!..

– Заткнись!

– Которая пришла ко мне в саване, притащила пилюли, поболтала сначала с деревом, потом с Господом, а потом потребовала мою душу для опытов... Слушай, может, я просто чокнулся?.. От переживаний?! Ха-ха! – Он попытался заржать, но схватился за живот, согнулся и сморщился от боли.

– Осторожнее, – усмехнулась Катя. – Швы разойдутся.

Он затих, долго молчал, а потом спросил осторожно:

– А откуда ты знаешь про швы?

– Мундирчик маловат, да и штанишки коротки...

Он все-таки заржал, держась за живот и согнувшись:

– Зато пистолетик впору! – Он осекся, заметив, что пистолет уже не в его руке, а в ее. Все-таки высокая температура здорово туманила его мозги.

Катерина поиграла оружием так, как видела это в кино. Пользоваться этой штукой она не умела, да и категорически не хотела.

– Что ты еще обо мне знаешь? – спросил он, задохнувшись. Наверное, сердце его выделывало кренделя.

– Многое. Знаю, как страшно получить пулю в живот. Сначала это не больно, будто просто кто-то сильно толкнул. Потом начинает жечь горло, и пить хочется так, что начинаешь плакать и слизывать слезы. Только слезы соленые и пить хочется еще больше. Затем становится жарко, но ненадолго. Почти сразу начинает колотить озноб, да такой, что кажется, будто весь мир трясется вместе с тобой. А потом становится тихо. И очень спокойно. Но мерзкие люди в белых халатах не дают насладиться этим спокойствием. Они все время что-то делают и мешают умереть. А умереть очень хочется, и не столько от боли, сколько от обиды, что тебя бросили как ненужную вещь те, кому верил больше, чем себе. Еще я знаю, что когда не умрешь, жить хочется еще больше.

Я знаю, что у тебя редкое имя Матвей, смешная фамилия Матушкин, знаю, что ты грабил банк, словил пулю в брюхо от своих же дружков, сбежал из больницы, оглушив охранника, раздев и обезоружив его. Я не знаю, как ты добрался сюда, но ты прячешься здесь, потому что эта избушка стоит в стороне от деревни. Ты отвратительный тип, и я не возьму твою душу на опыты!