Я сажусь на место 28А и крепко пристегиваю ремень безопасности. Небольшой салон начинает вибрировать, пока мы трясемся по взлетно-посадочной полосе, и я чувствую, как прихватывает желудок, когда мы отрываемся от земли. Напоследок загадываю желание, чтобы крыло прогнулось, или наш самолет свалился бы на землю, создав жуткий прецедент, достойный попадания в новости. Но оно не исполняется. Мы поднимаемся все выше, Лондон остается миниатюрным городком внизу, пока мы не прорываемся к слою серых облаков.

В моей сумке документы, два комплекта одежды на смену, пачка сигарет и баночка с валиумом без этикетки. Я стащила ее из своей больницы сегодня утром. Еще в сумке лежит книжка, и я знаю, что не буду ее читать. Открываю бутылочку и кидаю одну таблетку в рот, запивая глотком бренди. Такой смеси наркотических веществ достаточно, чтобы вырубить обычного человека, но я привычная. Видимо, будучи анестезиологом, я обретаю смелость, когда дело касается самолечения. Это только со своей семьей я слаба. Валиум начинает работать, и тревога отступает, так что я больше не стучу зубами.

Достаю телефон и прокручиваю сообщения, понимая, что пропустила одно от Антонио. Нажимаю изображение конверта, сообщение открывается: «Желаю тебе спокойного полета. Сообщи мне, когда приземлишься. Ti amo, A.[1]».

Я была на медицинской конференции, посвященной обезболиванию, когда встретила его. Он занимался сервировкой ужина и раздавал булочки, оставляя за собой дорожку из крошек. В те счастливые первые недели наших отношений я даже понятия не имела о его девушке, ее бдительность он усыпил, а от меня – прятал. Потом она узнала обо мне и вышвырнула его из дома, пока я ждала в машине снаружи. В тот же день он переехал ко мне, рассуждая о том, какое это облегчение – стать свободным. Он старался, чтобы звучало так, будто бы эта его мечта, наконец, сбылась, но, если сейчас взглянуть на ту ситуацию, ему просто некуда было идти. Я даже поверить не могу, что приняла это так просто, или что была такой вот понимающей. Но лежа с ним в постели, когда его голые ноги переплетались с моими, я могла забыть о своем прошлом, притвориться, что жизнь начинается с этого самого момента. Я чувствовала себя поглощенной им. С ним я как будто переставала существовать. Однако это было хорошо: я могла больше не быть собой, этой несчастной одинокой Айрини. Айрини превратилась в Мы. Я была частью Нас. Ну, он немного подыграл мне, подумаешь, большое дело. Он не сделал ничего такого, соразмерного тому, что сделала со мной моя семья. И, кроме того, я тоже была ему нужна.

Удачно, что мы встретились в тот период моей жизни, в котором не было Элли, потому что это позволило нам проживать свои жизни такими, какие они есть. В них мы разделяли любовь к документальным фильмам о природе и домашней еде. Первые два года – лучшие времена – я даже не говорила, что у меня есть сестра, и жить во лжи было для меня блаженством. У меня был он, и я больше не нуждалась в ней.

После поездки в Италию на встречу с его семьей он заговорил о свадьбе и детях. Я отказалась. Что я буду за мать, если у меня самой матери никогда не было и не с кого брать пример? С тех пор все разваливается. Если честно, то ленивое итальянское лето, когда мы, непременно свернувшись калачиком в шезлонге, наблюдали, как солнце уходит за горизонт, было на моей памяти последним моментом, когда мы еще были похожи на счастливую пару.

Сначала я думала, что он уйдет. Но он остался, рыдал, говорил, что не может без меня. Это было большим облегчением, потому что я не была уверена, что тоже могу без него; как я буду одна? Окунуться в книжки и работу – вариант, но я пробовала раньше и знала, какую пустоту это приносит. Я уже распробовала вкус отношений с ним и знала, что даже хрупкая связь лучше одиночества. Я не хотела опять становиться Айрини, девочкой, у которой нет ни семьи, ни друзей.