– Мм, daphnia magna[2], – произнес он как бы между прочим.

Он поскреб бороду большим пальцем и зашагал дальше.

– Обидно, – обратился он ко мне. – Поскольку мне предстояла встреча… э-э… с друзьями, я не захватил с собой рюкзак натуралиста. Очень жаль. В этой канаве мы могли бы обнаружить нечто интересное.

Когда мы свернули со сравнительно ровной дорожки на каменистую козью тропу, я ждал выражения неудовольствия, но Теодор шагал за мной все с такой же неутомимой решимостью, продолжая напевать. Наконец мы оказались в тенистой роще, я подвел его к склону и указал на загадочные люки.

Он присел возле одного, глаза его сощурились.

– Ага… так… мм… так-так.

Он достал из жилетного кармана перочинный ножичек, раскрыл его и осторожно поддел люк кончиком лезвия.

– Ну да, – подтвердил он. – Cteniza.

Он заглянул в туннель, потом в него дунул и снова закрыл люк.

– Да, ходы пауков-каменщиков, – сказал он. – Но этот, скорее всего, необитаемый. Обычно паук вцепляется в… э-э… люк лапками или, точнее, коготками, да так цепко, что, если применить силу, можно повредить дверцу. Да… это ходы самки. Самцы их тоже проделывают, но вдвое короче.

Я заметил, что никогда не видел ничего подобного.

– О да, – сказал Теодор, – очень любопытные существа. Для меня загадка, как самка понимает, что приближается кавалер.

Видя мое озадаченное лицо, он приподнялся на носочках и продолжил:

– Самка ждет в своем убежище, когда мимо проползет какое-нибудь насекомое – муха, или кузнечик, или еще кто-то. И похоже, точно знает, что кто-то совсем рядом. Тогда она… э-э… выскакивает из люка и хватает жертву. Ну а если приближается паук в поисках самки… почему, спрашивается, она… э-э… не пожирает его по ошибке? Возможно, его шаги звучат по-другому. Или он… издает особые звуки… которые она улавливает.

Мы спускались с холма в молчании. Вскоре мы дошли до развилки, и я стал прощаться.

– Ну что ж, всего доброго, – сказал он, разглядывая свои ботинки. – Приятно было с вами познакомиться.

Мы молча постояли. Как позже выяснилось, при встрече и при прощании Теодора всегда охватывало сильное смущение. Наконец он протянул ладонь и торжественно пожал мне руку.

– Прощайте. Я… э-э… надеюсь, что мы еще увидимся.

Он развернулся и стал спускаться, размахивая тростью и пристально поглядывая вокруг. Я проводил его взглядом и зашагал домой. Теодор одновременно поразил меня и озадачил. Во-первых, как признанный ученый (одна борода чего стоит) он для меня много значил. Собственно, я впервые встретил человека, разделявшего мой интерес к зоологии. Во-вторых, мне страшно льстило, что он ко мне отнесся так, словно мы с ним были одного возраста. Домашние тоже не разговаривали со мной снисходительно, а к тем, кто так поступал, я относился с неодобрением. Но Теодор говорил со мной не только как со взрослым, но и как с равным.

Меня не отпускал его рассказ про паука-каменщика. Сама идея, что самка прячется в шелковистом туннеле, держит дверцу на запоре своими кривыми лапками и вслушивается в передвижения насекомых по мху у нее над головой. Интересно, какие звуки до нее долетали? Я могу себе представить, как шумит улитка – словно треск отрываемого лейкопластыря. Сороконожка – это взвод кавалерии. Муха совершает быстрые перебежки с паузами на то, чтобы помыть передние лапки – такой глуховатый вжик, как при работе точильщика ножей. Большие жуки, решил я, должны быть похожи на едущий паровой каток, а маленькие, вроде божьих коровок, возможно, урчат, как отлаженный автомобильный мотор. Заинтригованный этими мыслями, я шагал через погружающиеся в сумерки поля, спеша рассказать домашним о моей находке и о знакомстве с Теодором. Я надеялся снова его увидеть, так как у меня к нему было много вопросов, но я понимал, что едва ли у него для меня найдется свободное время. Однако я ошибся. Спустя два дня Лесли, вернувшись с прогулки в город, вручил мне небольшую бандероль.