Слава богу, что больше в этот момент никого здесь не было. Мы выскочили из отдела, и тут Даша вспомнила:

– Поезд! Кирилл, поезд уйдёт сейчас!

Я оглянулся. «Козлика» похитителей, что привезли нас сюда, не было видно, но у дверей стоял милицейский «Жигуль» с ключами в замке зажигания. Кому придёт в голову угонять милицейскую машину, да ещё от самого райотдела милиции?

Пришло мне.

Водить машину я научился на курсах, хотя официально ходить на их можно было лишь с 16 лет, но я «договорился». Получить же сами водительские права пока ещё не мог; нужно было ждать 18 лет.

Я рванул водительскую дверь, и кивнул Даше – садись. В её чести надо сказать, что Дарья не истерила и не тупила; во-первых, она доверяла мне, а во-вторых, до неё наконец-то дошло, что всё куда серьёзнее, чем ей показалось вначале, когда она решила, что здесь всего лишь какая-то ошибка. Что нас просто перепутали с кем-то.

Она быстро села с другой стороны, поворот ключа, и я понёсся. Водить-то я вроде как умел, но опыта было мало. Поэтому мы неслись от обочины к обочине, задевая то припаркованные машины, то деревья, скамейки, урны и вообще всё, что было на дороге. Опасаясь устроить серьёзное ДТП я нажал большую красную кнопку, и улицы огласил рёв милицейской сирены. Стремясь не опоздать, я влетел непосредственно на перрон, распугивая лоточников, и затормозил ближе к нашему вагону, уткнувшись разбитой фарой в урну.

Августа Демьяновна, что-то яростно говорившая проводнику и, судя по всему, начальнику поезда, смолкла на полуслове, увидев, как мы выходим из разбитой машины. Но педагогический опыт – есть опыт; не став устраивать сцен, она быстро взяла себя в руки, и «педагогическим» голосом приказала:

– Быстро в вагон! Всё потом.

И победно глянув на обалдевшую бригаду поезда, неспешно поднялась по ступенькам вслед за нами.

Надо сказать, что наше эпичное появление со светомузыкой и сиреной произвело впечатление не только на поездную бригаду, но и вообще на всех, кто это видел. А видел это почти весь поезд.

При нашем появлении все разговоры вокруг нас как-то стихли. Мы с Дашей с невинным видом тут же уселись на свои места, и сидели молча и тихо, как мыши под веником. Августа Демьяновна, всем своим видом показывая остальным пассажирам, что ничего «такого ужасного» не произошло во вверенном ей коллективе, поворачиваясь к нам, имела совсем другое выражение лица. Сергей и Володя, наши спутники, глядели на нас с Дашей с восторгом, и втихаря показывали нам большие пальцы.

Лишь один раз Августа Демьянова, обратилась к нам, едва слышно прошипев:

– Что это было, Ракитин?

– Мы боялись опоздать к поезду, – нейтральным голосом ответил я, и обратился к проходившей проводнице:

– А можно нам чайку?

Проводница с обалдевшим видом кивнула и отправилась за чаем.

– Со мной твои штучки не пойдут, Ракитин! – зло прошептала Августа Демьяновна, пропуская проводницу, вернувшуюся со стаканами – Наш разговор ещё далеко не окончен!

– Разумеется, Августа Демьяновна, – ответил я, с хрустом откусывая «цукор пресований», – разумеется.

Честно говоря, я очень опасался Дашиной реакции. (О реакции её мамы, узнай она об этом, мне и думать не хотелось)

Истерики со слезами, отчуждённости, или, что самое плохое, страха. Страха передо мной. Поэтому я ни на секунду не выпускал Дашиной руки из своей, стараясь даже на ходу уловить волны её настроений и внушить ей спокойствие и уверенность, которые, к слову, сам ощущал не очень.

К моему удивлению, моя помощь в этом плане Даше особо не требовалась. Не то, чтобы она была абсолютно спокойна, но её волнение не выходило за рамки такого же, как, скажем, при просмотре фильма, или, как тогда, когда мы, хохоча, удирали от милиции в Ленинграде. Похоже, Даша понимала и мои сомнения на свой счёт, поэтому успокаивающе подала мне руку сама. Она вообще, как я уже писал, очень хорошо меня понимала.