В ту минуту он почувствовал: вот оно – единственное, что имеет значение. Ради чего вообще стоит жить. Остальное – просто пыль и мышиная возня. И плевать он хотел на всех, кто распускает про него грязь и кто в эту грязь верит, если Оля будет с ним, будет любить его, будет смотреть на него вот так. С ней ему вообще ничего не страшно, с ней он может всё.

Ромка склонился ниже, коснулся её губ своими, они у неё были мягкие и чуть солоноватые. Он втянул нижнюю губу, легонько прикусил, поймал Олин прерывистый вздох, от которого его тотчас прошило словно электрическим разрядом.

Распаляясь, Ромка целовал её жадно, отчаянно, болезненно. И так же отчаянно прижимал к себе, будто боялся, что она может исчезнуть.

Обратно они возвращались уже в ранних сумерках. Ромка бы остался и дольше, но Оля спешила домой, опасаясь отцовского гнева.

Подходя к покореженным парковым воротам, они увидели, что у самого входа, вокруг единственной уцелевшей скамейки, собрались компания. Парни курили, пили пиво из горла, забористо матерились и хохотали на весь парк. Двое из них взгромоздились на скамейку с ногами, примостившись на спинке. Трое сидели перед ними на корточках, и ещё один стоял, закинув одну ногу так же на скамью, и, пересыпая похабными словечками, рассказывал друзьям, как «жарил всю ночь» какую-то Машку.

– Четыре раза за ночь, подряд... прикиньте, пацаны. Меня уже плющит, а ей всё, сука, мало… но ртом она работает… – парень замолк и оглянулся на них. Это оказался Макс Чепрыгин.

После школы Стрелецкий его ни разу не видел. Слышал только от одноклассников, что Макс никуда не поступил и ушёл в армию. Вот, видимо, вернулся. За эти два года он заметно раздался и заматерел.

Ромка почувствовал, как Оля напряглась, и ободряюще сжал её пальцы.

– Не бойся, – прошептал.

– О-ба-на, – протянул Чепрыгин, поворачиваясь к ним. – Это же наш Ромео, сука, Стрелецкий. И… как там тебя? Недавашка, короче.

– Стрелецкий? – спросил один из его дружков. – Это у которого мать типа…

– Ага.

– Так этот, значит, чмырь девку-школьницу изнасиловал, да? А мамаша его отмазала.

– Точно. Это ж тот самый гандон.

Сидящие на корточках парни, не сговариваясь, поднялись, другие двое тоже спрыгнули со скамейки, и все вместе медленно двинулись в сторону Ромки.

18. 18

– Чё, мудило, на маленьких девочек потянуло? – сплюнул Ромке под ноги один из парней, преградив им дорогу.

– Пройти дай, – угрюмо произнёс Ромка, заслоняя собой Олю.

– Так с этой Недавашкой на кого угодно потянет, – гоготнул Чепрыгин.

Ромка успел бросить Оле: «Беги! Беги, я сказал!», как его тут же всем скопом повалили на землю, запинывая ногами. Он лишь закрывал голову от ударов.

Оля выбежала из парка, зовя на помощь, но был вечер, и редкие одинокие прохожие от её криков только шарахались в стороны. Обезумев от ужаса, она металась в отчаянии, то в одну сторону, то в другую, то и дело оглядываясь назад, где толпа подонков продолжала пинать Ромку. И тут, метрах в двухста, у табачного ларька остановился милицейский уазик. Один из ППСников вышел из машины и склонился у окошка.

Оля со всех ног бросилась к нему, крича что есть мочи:

– Помогите! Там! В парке! Избивают!

– Так, погодите, – нахмурился он, вскрывая только что купленную пачку сигарет. – Ещё раз и спокойнее. Кто, где, кого избивает?

– В парке! – Оля указала рукой. – Мы гуляли с Ромкой, никого не трогали… они там сидели… Чепрыгин там… набросились на него… они же его прямо сейчас избивают! Что вы стоите?

– Чепрыгина? – ППСник щелчком выбил сигарету и закурил.

– Да нет же! Чепрыгин избивает с друзьями моего Ромку! Стрелецкого!