Сегодня на улице так холодно. Надо выходить в спокойное состояние, в зеленую зону. Зеленая зона – это спокойствие, легкость, глубокое дыхание, расслабленность, внимание, осознанность всего тела.

В магазине покупала продукты и решила купить батончик шоколадный кассирше, которая меня будет обслуживать. Рядом с «моей» кассиршей стояла еще одна. И они обратили внимание на собаку, на мою собаку, пока я в очереди стояла, а собака ждала меня возле банкоматов в предбаннике, если можно так выразиться. И как-то слово за слово. Ну, в целом не важно. Я дала ей этот сникерс, говорю, мол, это вам к чаю. Она отвечает, дескать, не надо. Я хотела сказать, что у меня мама умерла, но потом сказала, что у меня хорошее настроение и я хочу с вами им поделиться. Она поблагодарила.

Я вышла из магазина и меня прям прорвало. Я еще включила песню «Возьми себя в руки, дочь самурая» и меня просто прорвало. Я знаю, что надо плакать. Я хотела приберечь до завтра слезы, но, к сожалению, я уже не могу себя сдерживать. Мне надо выплакаться. Мне надо, чтобы эти эмоции вышли из тела вместе со слезами.

Завтра похороны.

Тот, кто не страдал, не ведает ни себя, ни пути, ни предназначения

Похороны. Похороны! Похороны… Много слез, много людей, много денег, которые мне суют в руки люди вместе с соболезнованиями. Мама в гробу. Совсем на себя не похожа. Похожа на какую-то царицу. В белом платке с бахромой и паетками. Кстати, черный платок покойнице категорически нельзя. До похорон мамы даже не догадывалась, что хоронить можно в любого цвета платке, кроме черного. Теперь вот знаю.

Нарядная и суровая. И холодная, и неподвижная.

Утром втроем (я, папа и собаченька) ездили прощаться. Собаченька наконец-то все поняла. Увидела смерть и учуяла смерть. Успокоилась и морда у нее стала совсем другой. Она тоже горюет.

С самого утра мне больше всего хотелось, чтобы этот день побыстрее закончился. Я опять плохо спала ночью, опять просыпалась и сразу же вспоминала, что мамы больше нет. Больше нет. Больше нет. Она умерла.

Сейчас вечер; 9 часов вечера. Я слушаю дождь. Днем был снег; Валья любила снег (иногда). Внутри вакуум. Сегодня был самый тяжелый день в моей жизни. Этот день, эти похороны я запомню на всю жизнь.

Хорошо, что вчера я была на тренировке. Сегодня это мне помогло, хотя тело болит и ноет так, будто меня кто-то бил весь день палками. Так странно видеть маму в гробу. Странно и страшно. Очень.

Сегодня я стала еще новее, чем два дня назад. Я уже другой человек. Хорошо, что я умею включать фоном мантру. Четки сегодня были в руках, но было очень холодно, поэтому четки я больше держала в правой руке, чем пользовалась ими.

Как же утомительно принимать соболезнования. Я не хочу выставлять свой траур напоказ; я хочу переживать этот опыт в самой себе; мне хочется копать вглубь, а не вширь, потому что люди сейчас меня очень утомляют.

Завтра в обед поедем к Валье на кладбище. Это теперь ее постоянное место обитания. Точнее не ее, а ее физического тела. Дух же ее теперь (или не теперь, а через определенное количество времени) станет частью какого-то другого существа. Какого именно? Все зависит от нашего поведения. Возможно, она будет власоедом; возможно, она будет собакой; возможно, она будет просвещенным монахом в Тибете. Зная ее (насколько это возможно, ведь в другую голову не залезешь, пусть это и голова женщины, которая выносила тебя и дала тебе жизнь), я предполагаю, что она станет… Не знаю, пока подсознание молчит. Но я точно знаю, что в следующем своем воплощении она будет в Москве. За день до ее смерти мне приснился сон, что я стою на вокзале и знаю, что я провела маму на какой-то транспорт (поезд/автобус/самолет? Не знаю) и она уехала в Москву. Я держу (или вижу просто) какой-то кусочек билета и удивляюсь, что это она, а не я, уехала в Москву, ведь именно я туда собиралась.