Мама и ее партийная карьера определили географию и материальное положение нашей семьи на долгие годы. В Егорьевск в 1935 году переехала из Читы вся семья отца. Все мы, 9 человек – родители отца, он, его два брата и сестра Нина, мама, я и моя сестра Галя – жили в Егорьевске в двух комнатах в коммунальной квартире с печным отоплением, общей с соседкой кухней и удобствами на холодном первом этаже. Счастливое было у меня детство, если при таких тесноте и коммунальных трудностях я не помню ни одной ссоры или размолвки в семье. Хотя мне никто этого не говорил, но я думаю, что, возможно, одной из причин этого массового переезда семьи отца было бегство от возможных репрессий. Местные органы старались вовсю, чтобы удержаться у власти и показать это вождю. А мой не из бедных дед, бывший городской чиновник, и его старший сын состояли одно время в партии эсеров. И неважно, что после революции дед ушел со службы, а мой отец по его совету – из гимназии в знак молчаливого протеста против организации в Чите белого движения и что брат Александр организовал и возглавлял крестьянскую дружину для борьбы с семёновцами, японскими и американскими интервентами.

В 1944 году маму включили в состав группы советских общественных и партийных работников, врачей, юристов для расследования преступлений фашизма на Донбассе и в том числе в Краснодоне, где действовали и погибли молодогвардейцы. Возглавляла делегацию секретарь московского горкома партии по пропаганде и агитации Е.А. Фурцева. По просьбе мамы Екатерина Алексеевна рекомендовала ее на работу в быстро растущий подмосковный город Тушино, где тогда разворачивалось производство реактивных двигателей для самолетов. Что такое партийная работа, я хорошо знаю. Просто потому, что не помню почти ничего из моих детских воспоминаний в связи с мамой. Ее почти никогда не было дома. Зато хорошо помню пионерские смены в лагерях того самого тушинского завода, где я проводил все летние каникулы. Однажды кто-то привез к нам на новую квартиру из магазина дефицитнейший товар – пианино, и я помню, как мама буквально прилетела из горкома и заставила отгрузить пианино обратно в магазин.

Мамина партийная карьера нежданно оборвалась в 1954 году. В тот год ее мама, известная мне теперь только по фотографии моя бабушка Ольга, незадолго до своей смерти из далекого, еще не оттаявшего от суровых времен сталинской эпохи Харбина начала разыскивать в СССР своих детей. Откуда же ей было знать, что ее дети во всех анкетах писали, что у них «нет родственников за рубежом», т. е. «лгали партии»? «Валя, – сказала тогда маме Екатерина Алексеевна, – я ничего не могу для тебя сделать, придется с партработой проститься». Так и ушла мама, потом, правда, на партийную 130-рублевую пенсию, успев до того еще и поработать директором Московского текстильного техникума и даже срочно окончить для этого в 50-летнем возрасте заочный пединститут. Нельзя было тогда без высшего специального образования руководить образовательным учреждением… Мама любила меня очень, отец же, сам в прошлом избалованный в семье ребенок, относился ко мне сдержаннее, требовательнее, суше, отдавая себя эмоционально больше сестре моей, Гале, старше меня на девять лет. Он до войны успел, видно, ее понянчить, больше находился с ней рядом в детстве.

Мои родители были шестеренками созданной в СССР партийно-государственной машины, которую философ А. Зиновьев считал самой эффективной из когда-либо созданных систем управления человеческим обществом. Эта уникальная система управления сочетала в себе не только административно-управленческие, но и идеологические, воспитательные и даже нравственно-моральные (кодекс строителей коммунизма!) функции. Эта система создавалась при участии моих родителей в условиях борьбы за выживание неведомой ранее экономической и социальной формации, создавалась она с людьми, большинство которых одновременно нуждалось и в образовании, и в воспитании на принципах общественного поведения. Люди же в своем огромном большинстве были выходцами из прежнего общества, зараженного, как вновь сейчас, частными интересами и принципами. Эта титаническая задача, по моему мнению, не могла быть решена без насилия и, в основном и к сожалению, над еще патриархальным и неграмотным русским крестьянством, да еще в условиях внешнего давления и дефицита времени для нужных преобразований.