Небрежный холостяцкий быт отныне бросался в глаза и вызывал стыд. Я вдохновенно драил ванную с туалетом, представляя, как приведу любимую в чистенькую квартиру. Потом я перемыл посуду, стоявшую на кухонном столе добрых полгода. Полы, на которых скопился налёт серой грязи, я оттирал точно так же, до блеска, морщась от укоров совести. С этого дня в моей жизни был человек, ради которого стоило всё поменять. Ровно в девять я схватил телефон и написал в мессенджер: "Доброе утро! Спасибо, что подвезла! Ты прекрасна, как этот новый день!"

Я представлял, как Она прочтёт, изящным и томным жестом поправляя смоль волос, растёкшуюся по белой подушке. Женское сердце непостоянно, и то, что ночью казалось ему чудесным, с утра может выглядеть скучным. Скорее всего, Она удивится моей неуместной откровенности и отпишет что-то заурядное. А может, начнёт лукавую игру в "Я тебя не хочу", столь свойственную красавицам. Или вовсе не увидит сообщение в десятке других – написанных теми, кто моложе и успешнее меня.

Около часа дня телефон, наконец, пиликнул сообщением: "Доброе утро, Женя! Я рада нашему знакомству! Очень плохо спала, переживала за Анечку и Галину. Спасибо за хорошие слова, они взаимны". Я не верил. Разве бывают красавицы такими простыми и милыми? Впрочем, простота это признак мудрости, а Она была мудра. Вчера я прочёл это в Её огромных глазах, подёрнутых грустью.

Покрутившись на работе и написав для вида пару заметок, я сбежал в аптеку. Купив никотиновую жвачку, я сфоткался с упаковкой и отправил моей скво. "Больше не курю!" – приписал я под фото. "Умница!!! – ответила Она. – Когда захочется курить, пишите. То есть пиши. Мы тебе поможем". И я подумал, что "мы" – это Она с сыном и Галина с Анечкой. Если бы я тогда знал, кто эти "мы"!

Вечером я пробовал сесть за пьесу, которую писал много месяцев. Я описывал ту самую историю, случившуюся со мной год назад. В той любви хорошие женщина и мужчина предали друг друга, но не стали счастливее. Я корпел над монологом, где героиня вспоминает детство: мол, родителей она никогда не видела, а бабушке было некогда следить, кто из деревенских парней таскал внучку в кусты. В конце монолога героиня плакала: детские душевные раны так и не зажили, сломав ей взрослую жизнь…

Сегодня пьеса не получалась. Бросив писанину, я строчил послания в "Фейснет". Рассказывал индейской женщине о том, как тонко Она чувствует душу другого человека. И о том, как чутко Она относится к Анечке. И насколько глубоки Её непокорённые глаза.

Чувство бесцельного передвижения туда и сюда – вот в чём была суть моей эмиграции. Квартира, редакция, кабак – ничто не отличалось друг от друга. Всё было будто затянуто густой паутиной, что оставалась нетронутой сотню лет. Ехать ли куда-то или валяться до вечера в кровати – не имело значения. И сейчас эта женщина возникла в жизни как последнее лекарство от бессмыслия.

Я был продрогшим волком, который в морозную ночь жаждал тепла. Я давно изголодался по всему женскому и нежному, и в тот вечер утолял свой голод, получая Её ответные сообщения: "Ты увидел во мне настоящее!", "Ты разглядел, что я простая и искренняя. Ну как и ты)))". И мне казалось, что эти смайлики в конце фразы – просто из-за хорошего настроения.

"Доброе утро! Как ты спала?"

"Не очень, Женя. Болела спина. Вчера шея устала))"

"Почему болит спина? Какой диагноз?"

"Там комплекс проблем"

По пути на работу я уже знал, что буду свою женщину лечить. Займу денег или возьму кредит, чтобы Она была здорова. Ведь если мужчина не может помочь любимой, то зачем он вообще родился? Вильнюс утопал в холодном молочном тумане. Небоскрёбы смотрели из туманных глубин как злые гоблины. И лишь то, что отныне было между мною и Ей, могло сопротивляться их недоброй силе.