– Не давать своих данных в интернете – это признак свободы, – соглашался я.

– Без этого свободы нет, – вторил Белоглазов.

– Если русские не смогут собирать информацию, то и местные тоже. По-моему, отличный проект.

– Местные пусть собирают. – Его взгляд забегал по полу. – Мне от литовского правительства скрывать нечего.

Пообещав выкроить время для статьи, я отправил его с миром. В работе день бежал незаметно. Мысли об индейской скво превращали мою голову в ядерный реактор, заставляя её работать с десятикратной силой. Но головоломка, которую задала любимая женщина, не хотела решаться. Вся надежда теперь была на Галину и её сплетни…

Вечером Галя разливала по пиалкам ароматный турецкий чай. Своими пышными формами и красными круглыми щеками она всегда напоминала мне купчиху с картины Кустодиева – щедрую и слегка наивную. Как и положено, в купеческой квартире были иконы. Христос и Богородица смотрели из-под потолка, стоя на шкафу в толстых позолоченных окладах. Потому от квартиры веяло старой Москвой. В двух комнатах повсюду лежали коробки, тряпки, сундуки, папки, посуда, игрушки, которые создавали чувство постоянного переезда. Но эта вечная неустроенность вполне подходила моей творческой натуре.

Сидя на купеческой кухне, я вспоминал свой первый год в Литве. В ту пору я, нищий неудачник, явился к Галине, чтобы хоть как-то прожить. Она взяла меня работать чистильщиком её сауны. Это меня и спасло.

Сауна была вожделенным местом: я купался в огромном джакузи, а потом самоотверженно драил его, сжимая в руках тряпку. В комнате отдыха всегда лежала куча конфет и с десяток сортов чая. Почистив джакузи, я бесстыдно поглощал сладости. Иногда от клиентов оставалось вино или торт, которые я поедал с таким же усердием. Отложив тряпки и наполнив бокал, я валялся на кожаном диване и воображал себя крутым бизнесменом, заказавшим лучшую вильнюсскую сауну. За четыре часа пахоты Галина платила десять евро. Этого хватало на пару дней.

Видел я от неё и немало другого добра. Галя часто дарила мне вещи, оставшиеся непонятно от кого. Так у меня оказались фирменные замшевые кроссовки, добротные изящные полусапожки и куртка умопомрачительной звездной расцветки. Расхаживая по центру Вильнюса, я ловил на себе заинтересованные женские взгляды – эмигрант, работающий уборщиком за десять евро, но одетый как заправский мажор.

Этим вечером я восседал на кухонной табуретке, вновь надеясь на галину доброту, как и на её болтливость. "Ты со своей новой уже спал?" – спросила Галя невзначай, и её лицо стало игривым и немного похотливым. Я молча кивнул. Галине ответ понравился.

– Послушай, – доверительно сказал я. – А мужья помогают ей деньгами? Ну, и бывший из Южно-Сахалинска, и нынешний из Болгарии.

– Бывший что-то присылает, но не особо. А от болгарского никакого толку.

– Где же она берёт деньги?

Галина слегка вздрогнула, впрочем, моментально это скрыв. Она подлила мне чая:

– Булочку возьми.

– Скажи, – не унимался я, – чем она занимается в Литве?

Галина молчала, мешая в пиалке сахар и будто не слыша вопроса. "Как она зарабатывает?" – вновь переспросил я и увидел на её лице необъяснимое, но уже знакомое выражение. Её подбородок слегка уехал вниз, язык лёг на нижнюю губу, а глаза будто затянулись серой пеленой, скрыв зрачки и превратив Галю в безмозглое животное. В точности как в бассейне, когда она снимала меня на телефон. От её неожиданного превращения, от этого молчания я чувствовал себя неуютно.