… Сейчас я пыхтел за компьютером, но текст пьесы не получался: сцена выглядела заурядной и пошловатой. Та история блекла в памяти, ведь разум и сердце были заняты новой любовью. Именно с ней я мечтал найти то, что не сбылось раньше. Свою скво мне хотелось познать до конца, а потом смаковать, как смакуют подарочный шоколад из сувенирной коробки. Хотелось наслаждаться милым и сладким запахом смоляных волос, петь ей песни и обсуждать Шопена. По такой женщине я тосковал многие годы, а может быть, всю жизнь.

На свидания Она звала меня сама. Раньше я такого не встречал, а женские отнекивания и ломания считал глупыми. Но с моей индейской любовью все глупости исчезли: Она сказала "да" безо всяких предисловий, и мне это нравилось. В тот день редактор уходил с работы в четыре. Я поделился этим с Ней, радуясь внезапной свободе. А Она тут же предложила свидание.

Парк Вингис пах дымом, который парил над нами в закатных лучах. Мы бродили около увядших камышей, слушая тихие всплески реки. За нами, на поляне, шумная мужская компания разжигала огонь в мангале. Стол рядом с мангалом ломился от еды и алкоголя всех мыслимых сортов. У дороги виднелся "BMW", отсвечивающий шикарной лакировкой.

"Может, есть закурить?" – возник перед нами здоровяк, одетый соответственно классу машины. Я потянулся к карману, где лежала пачка, но вспомнил, что скрываю её от любимой. "Извините, не курим", – ответила Она доброжелательно. Его пьяноватые глаза цеплялись за индейскую женщину:

– Не хотите к нам?

– Спасибо, мы сами, – встряла Она, не дав мне сказать и слова.

– А чего? Вы, я смотрю, русские. Так мы тоже, неделю в Литве. Познакомимся, посидим, костерок, шашлычок.

– Извините, нам и тут хорошо. – Её голос стал твёрже.

Здоровяк многозначительно кивнул и отправился восвояси. Я крепко обнял свою верную скво. Ноябрьский вечер медленно раскрывал над Землей свои огромные крылья. Притихшие сосны, наливаясь тёмной зеленью, смотрели на него с благоговением. Природа одаривала нас чувством уюта и покоя, которые должен вкусить каждый, кому предстоит зима, неизвестная и долгая.

"Из России приехал новый политбеженец, – сказала Она, когда мы шли по аллее, держась за руки. – Его зовут Константин, я ему помогаю". Я мигом приложил палец к губам: "Т-ссс!" В таких делах от лишних слов порой зависит судьба человека. Да и по закону информация о беженцах секретна, ведь никто не знает, где и какое слово может навредить.

– А ещё приехал Миша, строитель. Тоже просит политубежище, – продолжила Она.

– Не рассказывай мне этого, – оборвал я. – Тем более не говори имён, ты не имеешь права.

– Миша был у меня дома, сын помогал ему выбрать ноутбук, – не унималась Она, словно не слыша запрета.

– Не хочу этого слышать! – почти крикнул я.

Я по-прежнему сжимал Её ладонь, но внутри мне стало неуютно. Вернулось ощущение сумбура, какое было после встречи с Радославом. К чему были Её странные рассказы? Постепенно я догадался: моя женщина хотела проверить, насколько я ревнив. Приняв степенный и спокойный вид, я заговорил о реке, что текла под мостом неподалёку. Рассуждал о символизме воды в музыке. Я давал понять, что я не шизофреник, впадающий в приступ, лишь узнав о Её встречах с другими.

– Вода это символ чистоты и добра, – произнёс я, заглянув в Её глаза.

– Добра и зла не существует, – несмело ответила скво. – Они относительны, мы выдумали их сами.

Она не была домохозяйкой, погрязшей в телесериалах и кулинарных журналах. С Ней можно было спорить о великих вещах. Наши взгляды на жизнь были разными, но я не видел в этом препятствия. Разница в убеждениях лишь придаёт отношениям остроту. И мы шли, по-прежнему сцепив ладони.