Приморило. Хоть и неудобно, а притулился на лавочке поспать. Даже к вони в камере привык, принюхался. А разит от бандюганы да и от шофёра-работяги прилично – этакий сивушно-бензиновый микст.

Вдруг сквозь сон слышу голос мамы. Вернее, сначала подумал, что сплю, и он мне снится. Нет, не снится. Тоненький голосок, даже нежный, а звенит как бритва.

– Я. Сказала! Быстро! Сейчас сюда придёт мой муж! И ФСБ! Порву на кусочки! – доносятся до меня зло выплёвываемые одним за другим слова.

Крайняя стадия ярости у мамы ещё не наступила, и то хорошо.

– Гражданка! … Пятнадцать суток! … Оскорбления сотрудника… Коля, убери её! Решётку закрой! – это голос, очевидно, дежурного.

Он звучит по нарастающей – сначала глумливо, потом панически. Я-то знаю: злую маму теперь только пуля остановит. И то не уверен.

– Сержант! Где дежурный? – раздался голос как бы не «гребаного оленя» Портоса.

– Тащ генерал-майор, – тон служивого стал заискивающим, но уже без ноток паники.

Открывается дверь, и мордатый дядя командует мне:

– На выход!

– С вещами? – чётко, но сквозь сон, спрашивает сосед-уголовник. Мордатый хмыкает.

Иду обратно в дежурку. В спину никто не пихает, и то счастье.

– Слава, наконец-то! Ты как? – волнуется мама за решёткой, напомнив мне мадам Грицацуеву в момент, когда она увидела Остапа в редакции за стеклянной дверью.

– Чё, бандит, цел? – насмешливо спрашивает папа.

– Вячеслав, извини, сразу не смог ответить, заняты мы были с отцом, – настороженно улыбается Портос.

И правильно делает! Ничего прощать я ему не намерен. Хочется вообще войну объявить.

– Меня сюда привезли с набережной. Там, где фонтан стоит, напали на меня два мужика – знакомые этих двоих. Задержите их! – киваю на постовых, которые (вот удача!) в данный момент здесь, а не на дежурстве.

– Там ещё была девушка, – продолжаю я. – Эти уроды связывали её скотчем у себя в палатке, а я заступился. Девушку найди прямо сейчас, пока её не убили! И, да – с теми двумя тётка толстая ещё была. Её тоже надо! И этих всех, кто на смене был, задержать и выяснить, почему им наши законы не нравятся. Всё! У тебя тридцать минут.

– Что ты мелешь? Кого убили? Сам разгромил палатку! Тащ генерал, вы его не слушайте, – попытался вставить слово ППСник.

– Молчать! – рявкнул Портос. – Тут в городе немного сотрудников у нас, но уже летят и с Москвы, и с центрального офиса, и со Следственного комитета. Сейчас приедет начальник полиции города. Но тридцать минут мало – можем не успеть.

– Войны сука захотел? Будет! Прямо сегодня! Зае…ся разгребать! – угрожаю я, ещё не отошедший от всех ужасов пребывания в тюремной камере.

– Сейчас приедет пара помощников, этих мы допросим. Но это тоже не пять минут, ты же понимаешь… А если они адвоката запросят или в молчанку станут играть? – спорит Портос.

– Ты идиот? Какие адвокаты? Одного застрели – второй всё расскажет… Ну или паяльник в задницу. Вас там, в ФСБ, что, экспресс-допросам не учат? – на эмоциях предлагаю я вариант и сам себе удивляюсь.

– Слава, да что случилось? – не понимает мама.

– Как это “застрели”? – удивляется кто-то из сотрудников. – Ты опух, пацан?

– Что тут происходит? – в отделение заходит мощный полковник, очевидно, местный начальник.

– Товарищ полковник… – начинает доклад какой-то капитан.

– Рты завалили! Значит так! Пока вы под следствием – всем сдать оружие! Вот мои документы, у меня есть полномочия на любые действия, – поворачивается Портос к полкану и протягивает удостоверение.

Тот читает, чешет репу и матерится довольно витиевато.

– Значит так, идиоты. Оружие сдать, сесть на пол и молчать, – наконец, отдает он приказ своим подчиненным.