– Что с тобой? – спрашивает головоломка.

– Ничего. – Сквозь сигаретный дым выходит сипло. Из-за желания откашляться в уголках глаз собираются слезы.

– Кажешься уставшим, – произносит девчонка.

– Кажется, лезешь не в свое дело.

– О тебе кто-то заботится?

– Мы не друзья, и забота обо мне – это не твое дело.

– При чем тут я? Я спросила… в общем. Так что, заботятся о тебе?

– Не. Твое. Дело.

Забота. Бесячее слово, которое вечно использует Соня. Она вдруг решила, что я ее питомец, и моя цель на ближайшее время – съехать уже от нее и дать нам обоим жить спокойно. У сестры потребность жить во имя кого-то, а у меня потребность… повзрослеть. Снять жилье, купить машину, чтобы спокойно добираться куда надо, по работе, и просто стать самим собой, что бы из этого ни вышло.

– Зачем тогда ты сюда пришел?

Господи, что она несет? Я ее впервые вижу и пришел в свой концертный зал.

– Я, пожалуй…

– Не уходи.

Девчонка ловит меня за руку, хоть я и не собираюсь вставать. Это мое место, уйти придется ей.

– С чего ты взяла, что я тебя послушаю? Ты лезешь не в свое дело.

– Я просто спросила, как ты себя чувствуешь.

Улыбка такая теплая, что не верится в ее искренность. Переигрываешь, подруга.

– И сообщила, что мы с тобой подружимся. Да брось, это неизбежно.

– Тебе делать нечего, кроме как напрашиваться к кому попало в друзья? – Что мне сказать, чтобы ты отвалила?

Моего эгоизма впервые не хватает на то, чтобы позволить себе с кем-то сблизиться. Но этой душевнобольной точно не нужен такой друг, как я.

Я снова закрываю глаза и пытаюсь избавиться от пульсирующей боли в голове. Я о ней напрочь забыл за то время, что мы с девчонкой говорили и пока она пела. Мне нужны таблетка и вода, но сил встать с кулис нет.

Прохладная рука ложится на мой лоб.

– Не надо…

– Брось, я просто проверяю, нет ли температуры.

Руку не убирает, и это на одну секунду облегчает тошнотворный приступ мигрени. Многие ошибочно считают, что холод на лоб – верный способ прогнать головную боль. На самом деле это дает не более чем кратковременное облегчение. Гораздо эффективнее приложить что-то горячее, так что пальцы девчонки – бесполезная слабая анестезия, но я не отстраняюсь.

– Думаю, тебе надо вздремнуть. И не курить, – тихо шепчет на ухо моя кудрявая галлюцинация.

– Думаю, тебе надо перестать умничать.

Ее рука теплеет от контакта с моей кожей и становится почти неощутимой.

– У тебя же очень болит голова?

– Твоя самоув…

– Ты так сильно хмуришься и часто трешь лоб. У тебя точно болит голова. У меня есть обезболивающее.

– Мне не поможет обычное обезболивающее, – огрызаюсь я, но девчонка не убирает руку, значит, не обиделась.

– Чем я могу помочь?

– Не болтать. Просто сиди смирно и молча.

– Всем привет, меня зовут Егор Колчин. Мне двадцать… три. Учусь в магистратуре.

Психи вокруг меня кивают. Чтобы быть совсем уж честным, я не уверен, что все они психи, я не слушаю, что они говорят, и, если однажды врач спросит почему, я ему даже аргументированно отвечу.

Начнем сначала. Во-первых, я не верю, что болезнь – любую, даже психическую, – можно вылечить разговором. С каких пор то, что я рассказываю раз в неделю, сидя в кругу, о своих чувствах, делает меня более здоровым? Такое действует только на моего друга, Олега Соколова, – раз в неделю придумывает себе рак или неизлечимую болезнь вроде чего-то аутоиммунного, но стоит ему мне про это рассказать, как все симптомы тут же проходят.

Во-вторых, серьезно? Разговор с такими же психами, как я? Если я расскажу им, что чувствую, они мне помогут? Чем? Обнимут? Пожалеют?