Вот уж дурак! Неужели не соображает, чем рискует? Укради он кошелек у гнома или человека – отделался бы поркой, а за кражу у эльфа полагается тюрьма. А из эльфийской тюрьмы еще никто не выходил! И вообще – это был наш с папашей клиент!

Я разом покрылась липким потом, когда Пыш осторожно подцепил кошелек, висевший у эльфа на поясе. Идиот! Трижды идиот!

Вылетев из-за угла, я ущипнула Пыша за костлявое плечо и выразительно показала кулак. Этот паршивец ничуть не испугался и показал мне язык. Недолго думая, я ударила воришку в ухо. Рука у меня была тяжелая, и хотя сейчас я била едва ли вполсилы, Пыша метнуло в сторону, и он неловко дернул кошелек.

– Это еще что?!

Негодник Пыш слинял в мгновение ока, а я оказалась не столь проворна. Эльф сцапал меня за шиворот и встряхнул так, что в голове зазвенело.

– Ты что это трешься возле меня?! – зашипел он, встряхивая меня еще раз. – Воровать вздумал?

Как назло, Пыш уже успел наполовину перерезать шнур, державший кошелек, и эльф это заметил.

Торговец цветами узнал меня, и его прямо перекосило от страха и изумления.

– Что вытаращился? – крикнула я на него, а потом отпихнула эльфа. – И ты что вытаращился? Нужны мне твои деньги, простофиля! Ты бы меньше глядел на баб, а больше – на свой кошелек! Тебя чуть не обворовали, а ты вместо благодарностей трясешь меня, как грушу!

Я совсем позабыла про акцент, но ни эльф, ни торговец этого не заметили. Впрочем, торговец поспешил скрыться от беды подальше, чтобы не оказаться причастным к ограблению Высокого эльфа. У меня же скрыться не получилось – эльф крепко держал меня за ворот куртки, и я бестолково топталась, все больше напоминая ягненочка на веревочке.

– Постой, я тебя знаю, – эльф не спешил меня отпускать, но больше не тряс – и на том спасибо. – Ты – сын ювелира. Увидел, что у меня есть деньги, и решил поживиться?

– Такой высокий и такой тупой! – огрызнулась я, тщетно пытаясь освободить свою одежду из его пальцев. – Если бы мы с отцом хотели тебя ограбить, то прибили бы в лавке! У нас столько драгоценных камней, что можно улицы мостить, зачем нам твои жалкие золотые?

– Ври больше! – фыркнул эльф.

– Правильно говорят… – сказала я, уже не владея собой от злости.

– Что говорят?

– Что в самом красивом орехе по закону подлости – гнилое ядрышко! Вот и у тебя – скорлупка крепкая, а мозгов нет!

– Смотрю, ты слишком проворен на язык для гнома, – сказал эльф, разглядывая меня, прищурившись, и этот взгляд ничего хорошего не сулил. – И акцент куда-то подевался…

Глаза у него и в самом деле были зелеными, как южные изумруды. В любое другое время я бы замерла и сердцем, и душой перед таким взглядом, но сейчас бесило все – и даже южные изумруды вызывали отвращение.

– Куда акцент подевался! – сказала я дерзко. – Мы с ним шли в мясную лавку за отбивными, вот он ушел, а гнома задержали.

– Да ты шутник, как я погляжу, – заметил эльф без тени улыбки и добавил, помедлив: – Ладно, иди отсюда, пока не получил по шее. Некогда мне с тобой…

Он отпустил меня, и я сердито поправила куртку и колпак:

– Это ты получишь по шее, если не прекратишь ворон считать! Я к тебе в охранники и мальчики для битья не нанимался! Могу и по носу съездить!

– Если допрыгнешь, – сказал он холодно. – А так… максимум, что ты сможешь – в пупок укусить.

От опрометчивых слов и действий меня удержал эльфийский патруль, который как раз вывернул на улицу. Четыре гвардейца и пять благородных эльфов в златотканых камзолах бежали с такой скоростью, словно мчались спасать принца крови.

– Все одно к одному, гномово отродье! – ругнулся золотоволосый красавчик и попытался надвинуть на лицо капюшон, но было поздно.