Феликс долго нудит, но соглашается. Он не найдёт больше такого реставратора старых тачек, как я. Не то чтобы я супер-спец. Просто канадцы ни за что не переработают ни минуты от положенного времени. Я пахал там четыре года как проклятый. Чтобы заработать здесь на жилье и перспективы. Хотел открыть что-то подобное. И вот я заработал… Но куда мне тягаться с чистоплюем-адвокатом и с его элитной недвижимостью в престижном районе. К черту все!

Отрываюсь от телефона, поднимаю глаза и вижу за столиком неподалеку ЕЕ. Она сидит ко мне спиной, кутаясь в длинную кофту, но я узнаю Таню из миллиона женщин. Что она делает в кафетерии за десять кварталов от дома? Не думаю, что здесь какой-то особенный кофе. Он, кстати, паршивый стал. Тоскуешь ли ты по нам Тата?

Антон

Минут пять сижу в ступоре и смотрю на Таню. Тело рвется подойти, но я напрягаю мышцы до предела, тормозя себя. Внутри жестокая война. Меня взрывает дикой, необузданной ревностью, на которую я не имею права, но мне плевать. Ревную ее не только к мужу, ревную ее к семье и к новой жизни. К тому, что она живет в своем элитном районе, к тому, что, уверен на все сто, встает рано утром и готовит завтрак, я даже знаю, что конкретно готовит: сырники, блинчики, омлеты. Она шикарно готовит и любит это делать. Ревную к тому, что ее муж смотрит на нее каждый день, вдыхает сумасшедший аромат ириса, прикасается к ней, целует, трахает, бл*ть! Я даже ревную ее к ребенку, к маленькой красивой девочке, потому что у нее есть семья, которую она хотела. Наверное, идеальная семья. Я ревную ее к счастью, которое у нее есть не со мной. И раз она смогла так быстро перестроиться и создать эту чертову идеальную семью, то я сейчас со своей тоской на хрен ей не сдался.

Тело сильнее разума, я поднимаюсь с места и медленно иду к ней. Останавливаюсь позади и, словно маньяк, глубоко вдыхаю запах. Давай Тата, почувствуй меня, ты же всегда чувствовала. Да! Она замирает, боясь обернуться, и сжимает пальчиками чашку кофе. А у меня по венам растекается ее запах, и я вкачиваю его в себя еще и еще. Хочу передоза, как раньше, чтобы сдохнуть. Мои желания с каждой секундой все наглее и наглее, хочется прикоснуться, схватить ее за тонкую шею, сдавить и почувствовать, как трепещет ее пульс. Я боюсь своих желаний, меня клинит. Придушить ее хочется и одновременно зацеловать до одури.

Не выдерживаю, прикасаюсь к родинке на шее. Она такая выразительная и до умопомрачения сексуальная, я любил пробовать эту родинку на вкус. Нас словно током пробивает от легкого касания. И отбрасывает волной друг от друга. Таня шарахается от меня, как от прокаженного, и я матерюсь сквозь зубы. Обхожу стол, со скрипом отодвигаю стул и сажусь напротив. Тишина. Нет, вокруг разговаривают люди, фоном звучит музыка, в открытую дверь врывается шум большого города, а между нами абсолютная холодная тишина. Холодно, сука! А раньше мы горели. Что говорят в таких случаях?

Она смотрит на мои руки на столе, которые я с силой сжимаю в замок, а я смотрю на ее пальчики, сжимающие чашку. Маникюр аккуратный, никаких ядовитых цветов, только бесцветный лак. Проходят минуты, а мы до сих пор в коме, нас оглушила эта встреча.

– Зачем?

Вздрагиваю, когда слышу ее вопрос. Поднимаю взгляд, но она тут же прячет от меня свои глаза, отворачиваясь к окну. Я не принципиальный, мне нравится смотреть и на ее профиль. Изменилась. Моя, но чужая. Такая чужая, что хочется разбить себе голову об этот стол. Волосы собраны в прическу, под кардиганом строгая черная блузка; и чертово кольцо на безымянном пальце. Не простое кольцо, с бриллиантом, который переливается на солнце и слепит меня.