Вылетела пулей наружу, в холодный влажный воздух, и неудачно поскользнулась на последней ступеньке гранитного крыльца. Едва не сшибла локоть о стену, да-да, все как обычно и ничего нового, но меня вовремя дернула в сторону крепкая рука. Естественно, теперь на все плечо синяк будет от цепких чужих пальцев, зато пальто уцелело, и я не грохнулась с десяти ступенек на асфальт.

Вскрикнув, навалилась на спасителя и случайно скомкала мягкий темный кашемир пальцами. И поняла, что передо мной мужчина. Или парень, кто там в темноте разберет? Острая гвоздика и терпко-пряный шлейф лаванды и кипариса забили напрочь мой чуткий нос. Губы и ресницы бессовестно запутались в прядях цветных волос, пришлось изворачиваться аккуратно, чтобы не полететь по замерзшему асфальту со склона. А там лететь было куда – хоть весь квартал протирай попой дорогу перед спокойно идущими пешеходами.

Отряхнувшись, буркнула: «Спасибо», словила незадачливую белозубую улыбку и побежала прочь. Чуть поодаль обернулась, но внезапного помощника на крыльце уже не было, не смогла и разглядеть толком. Только приятный парфюм все еще щекотал нос и путался в волосах.

6. Глава 5

Настя

Примчалась на базу вся в мыле, растрепанная и расстегнутая. Горло драло от бега, ногу сводило судорогой – так быстро я еще не преодолевала два квартала вверх и огромную площадь. Кто бы знал, чего мне стоило успеть. И задержаться всего на двенадцать минут.

Пока ребята настраивались, я привела себя в порядок, напилась холодной воды и осознала, что тетрадь с песнями осталась дома. Вот невезуха! Настяша-растеряша.

На репетиции я была, как никогда, несобранная. Все время забывала текст и срывалась на вокализы. По типу: вместо слов выпевала набор звуков и букв. Войдя в кураж, вылетала на высокие ноты с бэлтингом[1] и погружала низкие глубоко в грудь, отчего они напоминали мужские обертона. Такие грузовые и широкие, что даже наш басист, любитель музыки потяжелей, присвистнул в конце композиции.

– Си, ты где-то далеко-далеко, за горизонтом. – Толя почесал палочками рабочий барабан и отбил короткую негромкую дробь. Пыль ползала между нами и занавешивала просторную комнату слабым туманом.

Отодвинувшись от микрофона, я провела усталым взглядом Вадима и Кота. Они попросились на перекур, а у меня было несколько минут для отдыха.

Заплела непослушные разноцветные волосы колоском и перехватила их проволочкой, что валялась на подоконнике. Вообще я русая, но люблю часто менять имидж. Вот сейчас, как настоящий попугай, с перьями – это мне после серой и дряблой осени захотелось чего-то эдакого. Но оно смоется быстро, потом еще что-нибудь придумаю: заплету сотню-две косичек, как вариант.

Из-за меня музыкантам приходилось смириться с неудобствами и даже промозглой осенью и ранней слякотной зимой «наслаждаться» дымом на улице. Мы уже сработались за год, потому никто не спорил. Я сигареты на дух не переношу, даже когда от одежды идет легкий приторный табачный шлейф – выворачивает. Алексей Васильевич, няшный дирижер, исключение, может, он и не дымит, а просто постоял рядом с курильщиком, я же точно не знаю.

Ребята вечно смеялись надо мной, что я не истинная рокерша: не курю, не пью, разве что могу пригубить сухое красное вино. Так, для вкуса, веселья мне и своего хватало. Замолчали они и бросили сыпать колкостями, когда услышали мой драйв и скрим[2]. Гроулить[3] я тоже умею, но не люблю.

Я до сих пор мысленно находилась в стенах Академии и перематывала воспоминания, где дирижер искусно и непринужденно размахивал палочкой, а большой организм оркестра слушался его. Музыка рождалась на кончиках пальцев, от едва различимого поворота корпусом, от наклона и кивка головы, от взгляда и стиснутых губ. Чудеса, которые не понять и не почувствовать, пока не увидишь и не услышишь.