Произошедшее в зале совещаний и слова Давида снова откинули меня в тот злополучный день, ломая и причиняя невыносимую боль. Настолько, что я прибегаю к таблеткам второй раз. Ненавижу их, потому что у них «потрясающее» действие: я теряю почти сутки из жизни, частенько не помню предшествующие события и еще сутки чувствую себя разбитой. Ужасное состояние.

Я давно почти слезла с этих «колес», но ситуации вроде тех, что произошли в офисе Власова и в зале совещаний заставляют их принять. Потому что сама я не в состоянии справиться с собственными мыслями и душевным грузом.

Поэтому я просыпаюсь через восемнадцать часов, утром следующего дня во вполне ожидаемом разбитом и злом состоянии. На телефоне – туча пропущенных, часть из которых от Захара, несколько от Хакимова и даже есть от матери и Миши.

Сбрасываю все, делая пометку перезвонить Захару, когда буду в более хорошем настроении, и иду в душ.

Когда я уже выхожу и обматываю волосы полотенцем, раздается звонок в дверь. Захар не выдержал и приехал ко мне? В разгар рабочего дня? Глупая идея. Потому что я сейчас не только не в настроении, но и еще могу быть неадекватной. А мне не хотелось бы его обидеть, он – хороший человек.

Трель настойчиво раздается еще раз. Плюнув, иду открывать, как есть: с полотенцем на голове и в коротком красном шелковом халатике. Забыв посмотреть в глазок, беспечно распахиваю дверь, и моему взору предстает…сам Давид, мать его, Хакимов!

- Здравствуй…

Не успевает договорить, как я захлопываю дверь. Ну, предпринимаю попытку. Потому что засранец Хакимов успевает просунуть ногу.

- Что, не западло было к шлюхе-то прийти на поклон? – зло выплевываю, скрещивая руки на груди, заметив, что перестав разглядывать мои голые ноги, этот засранец уставился на выступившие соски.

Неожиданно сбоку вылезает рука и отвешивает Давиду смачный подзатыльник.

Кара небесная?!

Я ошарашенно хлопаю глазами, думая, что чудо-таблеточки меня еще не отпустили. Потому что моим глазам теперь предстает еще и Кадыров.

- Добрый день, Тея. Прошу прощения, не знал, что Давид настолько накосячил. Иначе бы сначала устроил ему выволочку, а только потом приволок извиняться.

- Не стоило беспокойств, Тимур Назарович. Мне плевать на все, что говорит Давид, - перевожу взгляд на бывшего и чеканю каждое слово, пристально глядя ему в глаза. – Он может засунуть свои извинения себе в задницу. Или подтереться ими.

Я вижу, как вспыхивают яростью его глаза, но он буквально заставляет себя молчать, поджав губы.

- Это кстати тебе, - с того же самого бока, откуда прилетел подзатыльник Тимура, появляется шикарный букет эквадорских роз.

Огромный.

Красивый.

С острыми шипами.

То, что нужно.

Совершенно не жалея цветов, размахиваюсь и от души бью ими по лицу Хакимова, оставляя такие же кроваво-красные царапины. Кадыров же не то, что не пытается меня остановить – отходит в сторону, чтобы не мешать.

Когда я, запыхавшаяся и удовлетворенная, бросаю прямо на подъездный пол остатки букета, Тимур Назарович на полном серьезе произносит:

- Это вы еще пожалели нахала, Тея Валерьевна. Я бы еще и по заднице отхлестал.

- Я не кровожадная, - на этих словах Хакимов кидает на меня яростный взгляд, доставая из царапины очередной шип. Давид считает иначе, видимо. - Просто за справедливость.

Кадыров пихает Давида в бок, на что тот матерится сквозь зубы, но поворачивается ко мне и как можно спокойнее произносит:

- Тея, я хотел извиниться за те слова и вообще то, что произошло в зале совещаний…

- Я же сказала - мне не нужны твои извинения, Давид. Мне от них фиолетово. Если это все, ради чего ты приперся сюда с утра, то я тебе сочувствую. А теперь извини, мне пора.