– Он только появился, – сказал букинист. – Интересная книга. Вы норвежец?

– Да, – кивнул я. – Я еще посмотрю.

Я нашел какое-то издание дневников Делакруа и взял их, плюс альбом Тёрнера, хотя редко чьи картины так неудачно выглядят на репродукциях, как его, и книгу Поула Вада о Хаммерсхёйе, и роскошное издание, посвященное ориентализму в изобразительном искусстве.

Только я отдал книги на кассу, зазвонил мобильный. Номера моего почти никто не знает, поэтому приглушенный звук, тихо сочившийся наружу из недр бокового кармана куртки, не вызвал у меня досады. Наоборот. За вычетом короткого обмена репликами с ведущей на детской ритмике я с момента, когда Линда утром уехала учиться, ни с кем не разговаривал.

– Привет, – сказал Гейр. – Что делаешь?

– Работаю над осознанием себя, – сказал я и отвернулся к стене. – А ты чем занят?

– Этим точно нет. Сижу на работе и наблюдаю, как тут народ выеживается. Так что стряслось?

– Я встретил женщину редкой красоты.

– Да?

– Поболтал с ней.

– Да?

– Она предложила мне зайти в ее комнату.

– Ты не отказался?

– Нет. И она даже спросила, как меня зовут.

– Но?

– Но она ведет музыкальные занятия для малышей. Поэтому мне пришлось петь перед ней детские песенки и хлопать в ладоши, с Ваньей на коленях. Сидя на подушечке. Посреди дюжины мамаш с младенцами.

Гейр захохотал в голос.

– Еще мне дали погремушку, чтобы я гремел ей.

– Ха-ха!

– Я ушел оттуда в такой ярости, что не знал уже, что делать, – сказал я. – Зато пригодился мой отрощенный толстый зад. И никому не было дела, что у меня складки жира на пузе.

– Э-эх, – засмеялся Гейр. – А они такие милые и прекрасные. Не пойти ли нам прошвырнуться вечером?

– Это провокация или что?

– Нет, я серьезно. Мне надо поработать часов до семи, а потом можем встретиться в городе.

– Не получится.

– В чем тогда фишка – жить в Стокгольме, – коли мы и встретиться-то толком не можем?

– «Когда», – сказал я. – «Когда», а не «коли».

– Ты помнишь, когда ты прилетел в Стокгольм? И когда ехал в такси, растолковывал мне по телефону значение слова «подкаблучник», поскольку я отказался идти с тобой в ночной клуб?

– В таких случаях надо говорить не «когда», а «пока», – сказал я. – Пока ты ехал в такси.

– Один черт. Важно слово «подкаблучник». Его ты помнишь?

– К сожалению, да.

– И? Какие ты сделал выводы?

– У меня совсем другое дело. Я не подкаблучник, а каблук. А ты – пулен с задранным носом.

– Ха-ха! А как насчет завтра?

– К нам придут Фредрик и Карин.

– Фредрик? Этот типа режиссеришко?

– Я бы не стал так выражаться. Но да, это он.

– Господь милосердный. А воскресенье? Нет, у вас день отдыха. Понедельник?

– Годится.

– Еще бы, в понедельник-то в городе народу полно.

– Значит, договорились: в понедельник в «Пеликане», – сказал я. – Кстати, купил только что Малапарте.

– А, ты у букиниста? Он хороший.

– И дневники Делакруа купил.

– Они тоже вроде славные. Тумас о них говорил, помню. Еще что нового?

– Звонили из «Афтенпостен». Хотят интервью-портрет.

– И ты не сказал нет?

– Нет.

– Вот и идиот. Тебе пора с этим делом завязывать.

– Я знаю. Но в издательстве сказали, что журналист очень толковый. И я решил дать им последний шанс. Вдруг получится хорошо.

– Не получится, – сказал Гейр.

– Да я и сам знаю. Ну, один хрен. Я уже согласился. А у тебя что?

– Ничего. Попил кофе с булочками и социоантропологами. Потом явился бывший декан с крошками в бороде и ширинкой настежь. Он пришел поболтать, а из всех сотрудников один я его не гоняю. Поэтому он приперся ко мне.

– Это тот крокодил?

– Ага. Теперь он больше всего боится, что у него отнимут кабинет. Это его последний рубеж, ради него он ведет себя как душка и зайчик. Главное, правильно себя настроить. Жесткость – когда можно, мягкость – когда нужно.