Так всегда.

Человека нельзя поставить на паузу.

Он непрерывно меняется. Общаясь с ним каждый день, мы можем этого не замечать. Но, стоит расстаться на более-менее значимый срок, как со всей ясностью заметишь – взгляд его приобрел новый оттенок, что-то незнакомое появилось в движениях.

Да и сами мы уже не те.

Проводив подружек, я еще ненадолго зависла на кухне, приводила ее в порядок. Потом я минут десять простояла у окна, рассматривая сирень, сегодня абсолютно безмятежную – ветра нет, светит солнце, обжигающе-летнее. Погулять сходить, что ли… Пока не наступил июль и солнечная активность не достигла своего максимума. Люблю тепло, но совсем не переношу жару – начинаю задыхаться, ещё и кожа мгновенно сгорает.

Уверенной походкой направляясь в свою комнату, я резко остановилась у двери по соседству.

Илья. Точно! Совсем про него забыла. А ведь он, хомяк такой, тарелку не вернул. Ну вот пусть теперь и моет сам.

За дверью было тихо.

Значит, ни с кем не беседует.

То есть, заходить можно.

– А сказать-то ты что хотел? – спросила, резко распахнув дверь.

Илья медленно отвел взгляд от экрана с открытым на нем во все двадцать семь дюймов текстовым документом (за ум взялся, что ли? странно…) и посмотрел на меня.

У Ильи в комнате всегда царит особая атмосфера. Занавешенные шторы. Нагроможденные вещи: белые бумаги, черные футболки, шнуры всех длин и цветов. Настоящая берлога. Не понимаю, как в такой можно существовать. И мама не понимает. Но Илья успешно отвоевал право содержать личное пространство так, как считает нужным сам.

Энтропия, говорит он. Мера хаоса системы, уточняет каждый раз конкретно для меня, как будто думает, что я не смогла запомнить это с первой попытки.

Кто-нибудь может поделиться советом, как уживаться со старшим братом? Я иногда попросту его не выдерживаю.

– Да вот. Обещал тебе кое-что парочку дней назад. Про ветер и все такое.

– Было дело, да… Он согласился, небось?

Сердце отчего-то застучало в два раза быстрее.

– Согласился, – повторил Илья. Потом скривился: – Небось… Где ты таких слов нахваталась, Ника? В общем-то, уговаривать его долго не пришлось. Сказал, что такую симпатичную девушку, как моя чудесная сестра, прокатит с радостью.

Теперь пришла моя очередь кривиться:

– Судя по всему, он ужасный сексист.

– Может, и сексист, но не ужасный. Можешь поверить на слово… Да уж, Ника, я перехожу на твой древнерусский. Выбирай время, короче. Нужно успеть до конца этой недели. Я ему передам.

– А откуда он знает, что я симпатичная? – не унималась я.

– Ниоткуда. Он тоже на слово поверил.

– А ты с чего решил, что я симпатичная?

Илья посмотрел на меня так, что желание задавать вопросы (по крайней мере, про внешность) тут же испарилось.

Впрочем, в этом поединке все равно победила я. Уставилась на Илью в ответ, да так, что он отвернулся.

– И вот на что ты меня отправляешь… – Это был не вопрос – скорее, мысль вслух.

– Уж точно не на верную погибель, – пробурчал Илья. Прозвучало по-богатырски. – Я за него ручаюсь. Он своеобразный или, скорее, специфический. Но ничего плохо тебе не сделает.

Я посмотрела сначала на открытый текстовый документ, формулы какие-то, страшно… Потом на кипу бумаг формата А4, расписанных черной ручкой. Почерк у Ильи своеобразный, с резким наклоном и четкими линиями, весьма, наверное, математический… Потом на кучу одежды, сваленной на кровать, спасибо, что заправленную. Кажется, когда (если) он ложится спать, одежда просто перемещается на стул.

Но было в этой комнате что-то еще такое, что делало ее особенной, разбавляло минимализм.

Карта звездного неба – множество светлых точек на фоне непроглядной вселенной. Часто ли Илья смотрит на нее (и еще – много ли он в ней понимает?).