Вот на этом фоне и происходят перипетии из жизни молодого советского журналиста-разведчика Максима Баженова, описанные ниже.

Моя старшая дочь, прожившая в Лондоне с шести до одиннадцати лет, узнала об истинной профессии отца вскоре после нашего возвращения из английской командировки из удостоверения подполковника КГБ, случайно высунувшегося из кармана пиджака. Мы с женой долго успокаивали девочку-подростка, что-то неловко объясняли ей.

«Так ты, папа, значит, воевал против Джеймса Бонда?» – вопрошал шокированный ребенок.

Ответить на этот вопрос было труднее всего.

Когда ее сыну и моему внуку Саше тоже исполнилось одиннадцать лет, дочка настояла на том, чтобы я рассказал ему, чем занимался в Англии.

Мальчишка сидел в машине, пробивавшейся через московские пробки, долго молчал, видимо, переваривал неожиданную информацию, и наконец вымолвил:

– Да, жалко, дедушка, что ты сейчас уже не на секретной службе.

– Почему, Саша?

– У тебя наверняка была бы мигалка, и мы бы враз выехали из пробки.

Через несколько месяцев звонит дочь и сообщает, что Саша успешно прошел вступительное собеседование в одной из самых престижных частных школ, зачитывает письмо оттуда с положительным отзывом. На собеседовании внук рассказал, что хочет подобно деду заниматься журналистикой, и это было признано похвальным.

Потом высокие договаривающиеся стороны перешли к обсуждению литературы, прочитанной малолетним абитуриентом, и затронули «1984» Джорджа Оруэлла. Тут особое впечатление на преподавателей произвела мини-презентация, экспромтом придуманная юным Александром, на тему о том, как эффективно заниматься… шпионажем. При этом у мальчика хватило соображения про деда в данном контексте не упоминать.

Вот так. А ведь поначалу матери казалось, что Алекс ничего из откровенной беседы с дедом не понял.

Моя шпионская эпопея началась на филфаке университета. Кураторы из КГБ просто не могли не обратить внимания на комсомольского активиста, отличника, идущего на красный диплом, без каких-либо морально-психологических и физических изъянов, к тому же женатого и кандидата в члены КПСС.

К слову сказать, улов у них в том году был знатный. Вместе со мной в разведку были завербованы студенты, в том числе с моего факультета, ставшие впоследствии известными государственными деятелями современной России.

Валерий Николаевич, мой непосредственный куратор, обаятельный и на редкость располагающий к себе мужчина лет пятидесяти, долго вел со мной ознакомительные, прощупывающие беседы, исследовал мотивы, просил письменно охарактеризовать некоторых однокашников.

В один прекрасный момент он спросил:

– Ну, вот вы вроде готовы служить Родине в разведке. А что, если Родина пошлет вас служить в другом подразделении органов, скажем, на Курильских островах? Только не отвечайте сразу, посоветуйтесь с женой.

Я, молодой идеалист-романтик, посоветовался и через несколько дней браво доложил Валерию Николаевичу, что так точно, готов служить хоть на Курилах. Уж больно хотелось мне стать Штирлицем, фильм о котором недавно вышел на экран и покорил весь советский народ, в том числе, конечно же, и меня.

Если бы не добряк Валерий Николаевич, не видать мне разведки как своих ушей. Он спас меня дважды.

Во-первых, при проверке выяснилось, что моя теша во время войны состояла в браке с одним из руководителей пожарной охраны города. Следовательно, он являлся сотрудником НКВД, так как пожарные в ту пору относились к милиции, входившей в наркомат внутренних дел. Латыш по национальности, Петерис Эглитис прожил с молодой женой всего месяц, после чего был заброшен в фашистский тыл с ответственным заданием и приказом живым в плен не сдаваться. Но он получил тяжелое ранение, все-таки попал в плен, бежал и по возвращении к своим осужден на длительный срок как предатель.