– Сейчас будут! Маша, дай мне скальпель! – от раздражения лицо фельдшера меняет цвет с зеленого на фиолетовый.

– Отставить членовредительство! Вы понимаете, как меня подставили, коллега? Я не могу назначить КТ без видимых следов ЧМТ. И без КТ тоже отпустить товарища алкоголика не могу!

– Ну извините, у меня образования вашего нету! Мне все тела положено доставлять в больницу, если они письменно не откажутся. А это даже в бумагу ручкой не попадет! И куда мне его? В психиатрию мы не возим, а в терапии меня развернут к хирургам, у них КТ нет. В следующий раз шарахнем его головой об дверь, чтобы точно ваш профиль был!

– Да он же не падал! Мужчина, вы головой ударялись?

– М-м-м-м… Угу.

– Вот! – фельдшер победоносно ухмыляется.

– Да вы сговорились! – хирург обреченно подписывает карту вызова. – У вас минута, чтобы убраться отсюда, и чтобы больше я ваших тут не видел!

– До скорого, – коварно улыбается Ренат, и мы отбываем, едва не снеся закрывающейся дверью голову неосторожному санитару.

Мы сделали еще пару вызовов, и с каждым часом лицо Рената приобретало все более нездоровый вид. Анальгина в сумке больше не осталось, да он особо и не помогал. Фельдшер возлежал на носилках, подложив под поясницу одеяльце из акушерского набора и созерцал перегоревший фонарь на потолке салона.

– Как чувствуешь себя?

– Плохо.

– Может, отпишемся в больничку?

– Нет.

Фельдшера упрямые. Они не чувствуют, когда заболели, а может, чувствуют, но молчат. Ходят с угрюмой мордой, а потом вдруг падают, и спасай их. С линии всегда можно отписаться, а утром открыть больничный. Но они держатся до последнего. Сидя на больничном, не заработаешь ничего. Я вспомнила, как отписывали с линии врача с пневмонией. Вышел на работу, никому не сказав про температуру, и ходил, кашляя по углам, пока диспетчер не затащила его в перевязочную, сунув под мышку градусник. Старший фельдшер ругалась, зачитывая по памяти положение о санэпидрежиме, а он лишь хлопал воспаленными глазами, не понимая, как доктор может кого-то заразить.

Андрюха выкрутил передатчик погромче. По рации мат диспетчера, и областная бригада заблудилась в двух селах, попутно вместо одной роженицы подхватив двоих.

– Быстрее! Так долго ехали… Задыхается, сделайте уже что-нибудь!

Желтые от застарелой мочи простыни на раскладном диване, кислородный баллон, маска, 40 килограммов высушенного раком тела.

– Он ведь у вас онкологический? Опухоль в правом легком, если не ошибаюсь.

– И что теперь, ему не жить? Что вы стоите?!

Пульсоксиметр на палец, фонендоскоп в уши. Вдох-выдох, намеренно растягиваю движения, так почему-то работать получается быстрее.

– Скорая до этого приезжала? Что обычно принимает?

– Преднизолон. Что вы со своими вопросами, в самом деле?!

Два курса химиотерапии оставили от вен тонкие синие тени. Доступ затруднен.

– Да сколько можно над человеком издеваться?!

– Женщина, выйдите из комнаты и психуйте за дверью.

– Але, скорая, вы кого прислали, требую нормальную бригаду! Вызовите реанимацию!

– Ренат, что делать-то будем?

– Ничего, выходи из вены, выкидывай шприц. Эй, женщина, хватит панику наводить, сделали мы инъекцию!

– Ренат, мы же…

– Заткнись.

Цифры на экране пульсоксиметра медленно ползут вверх. 90, 91, 97. Кожные покровы медленно розовеют.

– Ой, доктор, спасибо от души, извините, что я так. нервничаю. 30 лет вместе. первого похоронила, а второй. тоже, вдовой заделалась, за какие грехи? Не отдам, не отдам!

– Да нервничайте на здоровье, только не под руку, пожалуйста! Держитесь.

– Ренат, а как мы его. Я же не попала!

– Да откуда я знаю, Маш, как оно работает?! Спасли, и хрен с ним. Себя бы полечить теперь.