После короткого представления друг другу отца Павла и Игнатова, Лёха ушёл.

Пётр Михайлович был довольно своеобразной личностью. Любил, с одной стороны, анализ и чётко выверенные логические построения, что, видимо, и выразилось в его учёной степени. С другой стороны, в отличие от многих технарей, влекло его пофилософствовать на самые общие, часто гуманитарные темы. К тому же, был довольно чувствительной рефлексирующей натурой, способной восхищаться листиком или мотыльком. И сомнения в самом себе ему не были чужды, как и всем русским интеллигентам. Хотя иной раз мог не только по столу кулаком вдарить, а и прямо, по назначению …, но это уже когда «крыша» совсем съезжала.

Вот и сейчас Игнатова раздирали противоречивые сомнения.

С одной стороны, ему очевидно стало существование Того, в сравнении с Которым всё окружающее было ничтожно. С другой стороны, Игнатов знал тогда уже сравнительно много о разных религиях, но ни одна из них не представлялась ему совершенной.

И всё же… видимо, воспитание, ментальность что ли, толкали его в сторону православия. Но, подишь ты! … многое и в православии Петру Михайловичу было не по уму или не по сердцу…

Эти вопросы надо было как-то разрешать. Ведь он не был крещён, а креститься… к чему его тянуло… просто так без должной веры? … он не принимал этого.

Отец Павел оказался не престарелым умудрённым человеком, а – лет сорока пяти… быстрым, худощавым, с жидковатой чёрной с проседью бородой. Худое лицо его было бледным и не здоровым. Однако же взгляд был живой и любопытный.

– Как ты думаешь? Патриарх спасётся или нет? – с места в карьер, непонятно с чего вдруг спросил отец Павел с лукавой улыбкой и хитроватым прищуром глаз.

– По моим представлениям, спасутся все или почти все, но путь спасения у всех будет разный по мучительности. Думаю, что простой человек или обычный батюшка всё же заслуживают больше спасения, чем нынешний патриарх.

– Чего это так строго к патриарху?

– От него слишком много зависит, он на верху и к нему должны применяться повышенные требования. Что-то не очень он похож на духовного подвижника. Говорит много и гладко, вроде как в своё время Горбачёв. Скромности в нём не видно.

– Ну, ладно, – усмехнулся отец Павел, – а какие конкретные претензии или вопросы у тебя имеются к православию, с чем ты не соглашаешься?

– Да как сказать… Нет, я совсем не отказываю христианской религии в полезности её для общества, что ли. Но вижу вместе с тем и разные несуразности, прямой вред и даже – преступления, совершённые и совершаемые под флагом этой веры.

Многое достойно самой высокой оценки в христианстве. Кстати… как замечательны слова Христа об осуждающем ближнего своего, видящего в его глазу соринку, и не видящего в своём глазу бревна! Как метко сказано! Но, ведь слова эти должны относиться и к христианам, с пеной у рта отстаивающим истинность только своей веры, цепляющимся за каждое слово своих канонов, не допускающим никакого разномыслия. Особенно в православии.

– Ну, что сказать на это? – улыбнулся отец Павел, – сказать взрослому человеку, уверенному в своей правоте. К которому точно также можно отнести слова Христа о бревне в глазу. Переубедить? Навряд ли это в моих слабых силах. Однако, возразить, чтобы посеять хотя бы сомнение в совершенстве своего разума, чтобы мысль зашевелилась и в иных направлениях… попробую.

Ты подходишь к христианской доктрине с требованием полной её логичности и истинности. Но, всю Истину знает только Бог, и только бесконечный Бог есть вся Истина. И Истина, полная Истина, а не её часть, – также бесконечна, как и Бог. Человек не способен по своей ограниченности понять или даже вместить в себя эту Великую Бесконечную Истину.