— Например? - не знаю, как можно жить с человеком, спать с ним, если ты его не любишь.

— Стабильность. Взаимное уважение. Общие интересы.

— Но ты же любила папу! - восклицаю с жаром.

— Любила. Однако с возрастом приоритеты меняются. Ладно, Лер, мне пора на совещание. Удачки! – мама целует меня в щёку и уходит.

Вадим

— Что это за хрень? – смотрю на пыхтящую валькирию, которая затаскивает в дом здоровенный квадрат.

— Это не хрень. Это картина, - деловито произносит она.

— Зачем ты её притащила?

— Чтобы ты спросил, - дерзит. Видимо, ещё злится после того, как утром я застукал её в ванной с моей майкой. Маленькая фетишистка. Сцена меня позабавила, но в душе разлилось тепло.

— Тебе помочь? – проявляю вежливость.

— Обойдусь, - отмахивается колючка.

Оставляет картину в гостиной и уходит. Смотрю на полотно, замотанное упаковочной плёнкой. Какая-то мазня. Большие пятна зелёного, голубого, белого. Поверх них мелкая россыпь розовых, красных, жёлтых точек.

Лера притаскивает молоток и гвозди. Срывает плёнку с картины и осматривает её сзади. Затем залезает на стул.

Я, скрестив руки на груди и привалившись к дверному косяку плечом, наблюдаю за гордой и независимой. Мысленно делаю ставки, как скоро она сдастся. Стены в доме кирпичные, здесь дрель нужна, а не молоток.

Несколько ударов по шляпке гвоздя – результат нулевой. Валькирия принимается с остервенением колотить по несчастному гвоздю.

Любуюсь стройными ножками, обтянутыми чёрным капроном. Чулки или колготки? Подол платья приподнимается. Чувствую себя подростком в пубертате, но взгляд отвести не могу.

— *ляяя! – орёт дурью колючка, попадая по пальцу молотком.

— Дай сюда, - тут же отнимаю инструмент. – Это вообще не так делается, - бурчу недовольно.

В глазах Леры блестят слёзы.

— Сильно ударила? Покажи? - протягиваю к ней руку, но девчонка отшатывается от меня, как от огня. Едва не сваливается со стула. Успеваю среагировать и подхватить её.

Меня обволакивает карамельно-яблочное облако женского парфюма. В голове моментально всплывают воспоминания о вечере в клубе. Вернее, в машине после клуба.

Маленькая, чувственная, **уенно податливая. Созданная для горячего секса.

В меня снова впечатываются её груди. Приоткрытые губы в нескольких сантиметрах от моего лица. Так бы и слизал с них эту ядовито-красную помаду. Фиалковые глазища широко распахнуты. И вроде как не линзы вовсе, а натуральный цвет. Необычный. Редкий. Лично я впервые в жизни такой вижу.

Лера соскальзывает по моему телу на пол. Прерывисто дышит. Засовывает ударенный палец в рот. Совсем не эротично, а с намерением зализать рану.

Несмотря на это, ощущаю дикое возбуждение. Да что ж я за животное!

Разворачиваюсь и выхожу из комнаты за дрелью и дюбелями. Вернувшись с нужными инструментами, не говоря ни слова, вешаю картину.

— Ну? Довольна своим Пикассо? – спрашиваю хмуро.

— Это Машевский, - она закатывает глаза. - Известный московский художник, - поясняет с таким видом, словно я дебил.

— А по мне, фигня-фигнёй.

— Кто бы сомневался, - фыркает презрительно. – Ты, наверное, и Мане от Моне не отличаешь.

Что бы она ни сказала, вибрации её голоса откликаются внутри меня похотью. Это,*лядь, просто какое-то наваждение. Незавершённый гештальт, мать его. И самое паршивое, что закрыть этот гештальт я не могу.

— Почему ты не на работе? – интересуется валькирия.

— А почему ты не в университете?

— Сейчас поеду. Мне сегодня к четырём.

— Ну вот и я сейчас поеду, - собираю инструменты и уношу их в кладовку.

— Вадим, - тихо подкрадывается со спины колючка. – Спасибо!

— На здоровье, - ворчу, не глядя на неё.