Так начинается утро следующего дня.

– Зачем? – кокетничаю я и тяну время.

– Мне хочется увидеть тебя. Как ты просыпаешься, что происходит вокруг…

А вот этого не надо. Как я просыпаюсь? Да обыкновенно. Лягаю кота. Кот тянет одеяло, цепляясь за него когтями. Я злюсь и тяну одеяло на себя. Хмуро оглядываю окрестности. (Потому что встаю всегда не тогда, когда хочется, а тогда, когда надо. И это «надо» почти все время!) Зеваю во весь рот. Лохматая, иногда со слегка помятой физиономией, на которой отпечаталась складочка от подушки. И чтобы вот это показать? Показать во Францию, страну лаванды и красного вина, страну французских духов и красивых мужчин?

– Нет, – я непреклонна.

– Почему нет? – он растерян. Он не знает всего. И ему кажется, что я рассердилась. Он сразу начинает комплексовать, искать причину в себе.

– Я все утро думаю только о тебе. Ты такая красивая, нежная. Что случилось?

Говори, говори!

Я закрываю глаза и натягиваю одеяло на нос. «Бабушка, отчего у вас такие огромные уши»? (смайлик)

– Оттого, что я люблю слушать приятную лабуду.

– Что такое лабуда? – спрашивает он. И надеется, что это что-то хорошее.

Ох, я, кажется, сморозила глупость!

– Лабуда… это… это когда ты говоришь много приятного.

– О! Я тогда каждый день буду говорить много лабуда.

Вот и приехали.

– Я пришлю тебе свои ножки в чулках!

Буря восторга. Немедленное ожидание ножек в кружевных чулочках в сеточку.

Представляете, если я буду слать это с рабочего компьютера? В разгар рабочего дня? Да хоть и на обеде? А до этого пыхтеть, пристраиваясь на стуле, задирая подол, чтобы лучше было видно кружевные резинки на моих не тронутых еще загаром ляжках. Налаживая камеру телефона на нужный ракурс. Длинные, очень длинные междометия.

– А что это ты тут делаешь? – спрашивает Петруша, удивленно воззрившись на мои оголенные ноги.

Из-за его плеча высовывается Натэлла, дожевывая булку. Ее глаза делаются в два раза больше.

– Я участвую в новой акции «пришли свои бледные ноги – и получи сертификат на автозагар в нашем салоне».

– И я хочу! – кричит Натэлла. – Давай и мои тоже пошлем?

– Девочки, вы тут не хулиганьте, – говорит Петруша и отправляется за свой стол.

– Нет, – говорю я Натэлле. – Акция уже закончилась. Я урвала последний сертификат.

Вздыхаю и смотрю на постер, во всю ширь которого раскинулся сияющий Париж. Где-то там бредет по залитым солнцем улицам мой Эжен, беспокойно глядя в экран смартфона: вдруг я уже прислала ему свои красивые ножки, а он и не увидел. Трик-трак какой-то, честное слово.

Когда наши вошли в Париж. (Как же это красиво звучит!) Так вот, когда наши войска, победив Наполеона, вошли в Париж, оголодавшие от долгого воздержания русские мужчины пристально стали оглядываться вокруг. Париж одурманивал, Париж любопытствовал, Париж напирал в прямом смысле. Парижанки просто теснили коней и солдат своим горячим дыханием и грудями. Они хотели увидеть «…ces hommes russes effrayants» (эти страшные русские мужики!) О… оказаться в руках варвара, эта сексуальная фантазия бродила в умах еще тогда. (смайлик)

Хотели увидеть? И увидели. Галантных и красивых русских офицеров, говорящих на чистейшем французском. А также грозных, но красивых казаков. Которые вели себя прилично (царем было строжайше запрещено вести себя неприлично, позорить русскую армию: «мы победители, но не идиоты и не варвары»), и казаки чинно-благородно прогуливались и даже посещали Лувр!

Что стали делать в этой ситуации парижанки? Понятное дело. Unefemmeestunefemme («женщина есть женщина»). Они быстро смекнули, что на мужчинах можно хорошо заработать, на мужчинах, желающих отдохнуть во всех смыслах! Парижанки приходили продавать водку a boire la gotte. Солдаты быстро перевели это словосочетание в «берлагут», полагая, что это слово есть настоящий перевод сивухи на французском языке. Вино красное русские назвали вайном, сетовали, что оно гораздо хуже отечественного зелена вина. А любовные похождения стали называться трик-трак. Это выражение было похоже на щелчок пальцев, на звон кастаньет, эти слова четко семафорили о телодвижениях человеческих тел… трик-трак.