Над чёрной бездной, в стану врагов
Я снова вижу твой бледный лик
И чую лёгкость твоих шагов.
Печален взор твой и хладноок,
Аида сумрачного сестра!
Смотри: не дрогнет в руке клинок!
Не подоспела ещё пора.
Когда ты задуешь мою свечу,
Жалеть не стану – светло жила.
Я буду готова. Лишь знать хочу,
Что служат правде мои дела.
Содденский Холм
«Все стояли насмерть, и множество полегло. Но чародеи… Каждый ребёнок у нас знает имена тех четырнадцати, выбитые на камне, что на вершине Холма стоит» (Йурга из Заречья, А. Сапковский «Ведьмак»).
Обычный холм, с обычным лесом и рекой,
Своей прохладою манящей, у подножья.
Обычный лагерь пионерский и покой.
Здесь жизнь обычная струится бестревожно.
В бору зелёном, средь дубов и тополей,
Играет в прятки увлечённая орава.
Людские дети всех сословий и мастей
Слились в игре одним весёлым дружным сплавом.
И невдомёк им, что когда-то в этот час
На этом месте, под таким же небосводом,
В бою неравном пали тысячи из нас —
Людей и эльфов – за священную свободу.
За жизнь, за счастье в этой жизни, за любовь
Мы клали души, не желая бранной славы,
И как вода на том холме живая кровь
Ручьём стекала на соцветия и травы.
А камень тот, что столь усердно малышня
Ногами топчет, о минувшем не радея,
Плитой надгробною явился для меня
И для тринадцати содденских чародеев.
Но что за дело тем, кто «после», до певца —
Реликта времени, сокрытого под спудом?
Им – счастье, молодость, им – солнце и леса,
Им – их неверие в меня и даже в чудо.
Но если сыщется из тысячи такой —
С душою чистой, неиспорченной сомненьем,
Что остановится пред древнею плитой
И рун потёртых докоснётся в удивленье,
То, свято верю, он увидит как во сне
Мой светлый взор под непослушною копною,
Мерцанье молний, город, тонущий в огне,
И взрывы сфер над гордо поднятой главою.
Услышит крики, звон оружный, заклинаний
Обрывки в страшной и кровавой кутерьме,
Слова, поблекшие, последних обещаний
И стоны Йеннифэр, блуждающей во тьме.
Лётное
И даже если горб заменит крылья,
Я изловлю последнего фистрала.
Иль симурана оседлаю… Но бессилья
Не подпущу, в какой бы раз ни умирала.
Не важно, как, какою жертвой и когда —
Путь к Небесам для нас отыщется всегда!
О мудрости и безумии
– Скажи мне, наставник, а я повзрослею
И буду таким же, как ты?
– Мой мальчик, ты будешь гораздо мудрее,
Но скорби испьёшь и тщеты.
– Ответь же, учитель: неужто и знанье
Не сможет беды миновать?
– Поверь мне, мой мальчик, быть мудрым —
призванье,
Призванье – скорбеть и страдать.
– Увы мне, учитель! Иль боги жестоки,
Иль мир этот тонет во зле?
– Мудрец и философ всегда одиноки,
Мой мальчик, на этой земле.
Где знанье и мудрость, там сердца томленье
В гордыне и старость души,
А счастье и молодость там, без сомненья,
Где песни поют за гроши.
Где пляшет безумец в сердечном порыве,
Где льётся мелодия струн.
Где званье и чин растворяются в пиве
Как древняя повесть средь рун.
Не презри ж, мой мальчик, безумья убогих —
Бродяги, шута и певца.
Они в этом мире премудрее многих
И ближе к селеньям Творца.
– Зачем же, мой мастер, и нам на рассвете
Не двинуться в странничий путь?
– Ах, поздно, мой мальчик… Тот путь средь столетий
Затерян, и нам не свернуть.
Бэнджамину повелителю стихий
По мотивам саги Стэф. Майер «Сумерки».
Есть в мире чистые и жертвенные души,
Они не врут на правду, прячась за других.
Те, у кого от «я хочу послушать»
До непреклонного «И мы умрём за них!»
Всего лишь несколько секунд для размышленья,
Чтоб осознать, что верный выбран путь.
Они не требуют похвал и украшенья,
Не ждут наград, и их не повернуть.
Ты был таким, таким века пребудешь,
Смиренный сын трусливого отца!
Амун – создатель, ты его не судишь,