Перекосившиеся в ухмылке морды бритоголовых вселяют ужас.

– Иди, иди сюда, – зовет один, маня меня пальцем.

Продолжаю стоять, будто к полу меня приклеили.

Что они сделают со мной? В прошлую нашу встречу обещали голову открутить, если я не достану денег. Только где их взять?

Один из уродов делает два шага мне навстречу, хватает за руку и дергает на себя.

И без того частый пульс теперь просто зашкаливает.

Мне не хватает воздуха, потому что страх сковывает все органы, и сделать вдох нет никакой возможности.

– Думала, сможешь бегать от нас вечно? – хрипловатый низкий голос слышу откуда-то издалека. – Хотела поиграть? Так давай! Игры мы любим.

– Отпустите, – произношу так громко, как только получается.

– Отдашь долг – можешь валить на все четыре стороны, а пока: наши рожи будут твоим самым страшным кошмаром, усекла?

– У меня пока нет денег, – дрожащим голосом лепечу я. Во рту сухо и губы, кажется, уже потрескались.

– Ты, наверное, плохо понимаешь, малышка, – начинает тот, что стоит в стороне. Он хищно скалится, точно прямо сейчас задумал что-то ужасное. – Мы ни с кем не церемонимся, и с тобой не станем. Не будет бабла, заберем у тебя сына, а сама пойдешь проценты в клубе отрабатывать. И будешь пахать там до тех пор, пока не соберешь всю сумму. Ты баба зачетная, спрос на тебя нехилый будет.

Снова эта ухмылочка. Грязная. Сальная. Неприятная до того, что тошнить начинает.

Леденящая волна ужаса прокатывается по спине, когда коллекторы грозятся забрать Макара. Не отдам. Костьми лягу, но сынишку забрать не позволю. Они понятия не имеют, на что способна мать ради защиты своих детей.

Плевать, что будет со мной, лишь бы Макарке ничего не угрожало.

– Сумку проверь, – командует мужчина своему коллеге, что удерживает меня на месте.

Тот быстро выхватывает из моих рук маленькую сумочку. Это единственное, что осталось со мной в тот день, когда Мирон бросил меня. Короткое вечернее платье, туфли на каблуке и этот вот клатч.

Я не сопротивляюсь. Смысл? Приложат ведь здоровенным кулаком и деньги заберут все равно. А мне сейчас, главное, отвести удар от сына.

– Сколько там? – интересуется тот, что дальше, пока напарник изучает содержимое моего кошелька.

– Пять семьсот, – заключает он.

– А говоришь – денег нет.

Молчу. Их и, вправду, теперь нет.

Ставший бесполезным клатч, летит на грязный пол лестничной клетки, как и кошелек из красной кожи.

– Только этого, кукла, мало, – второй начинает приближаться, и тошнота усиливается. Господи, что они собираются делать? – Как остальное отдавать будешь?

– Подойдете ближе, и я закричу! – предупреждаю их, выставляя перед собой руку.

– Закричишь. Конечно, закричишь, – тот, что ближе, укладывает шершавую ладонь мне на щеку, от чего я отшатываюсь, но он не дает мне этого сделать, другой рукой хватая за волосы. – Все бабы рядом со мной кричат.

Мужик обнажает зубы. Приступ тошноты становится сильнее и, кажется, совсем скоро я не смогу сдержать неприятные позывы.

Где-то на фоне улавливаю щелчок открывающейся двери.

– Вы что тут делаете, ироды? – слышу голос тети Вали, старушки, что живет прямо под нами.

– Скройся старая, пока последних зубов не лишилась, – угрожающее рычит один из мужиков.

– Сталина на вас, уродов, нет! Вон пошли, а то милицию вызову.

– Че ты там вызовешь, бабка? – продолжает обмен любезностями мужчина. Он направляется к двери тети Вали, но та успевает ее захлопнуть.

– Я звоню! – слышу ее тихий голос из закрытой квартиры. – Набежали окаянные…

Больше не получается ничего расслышать, зато мне удается отступить на несколько шагов от мордоворотов, пока они ведут перепалку с моей соседкой.