– Нет! – упорствовала женщина. – Если бы мы пришли раньше, он был бы жив!

– Ну что ты выдумываешь, Олюшка? – ласково уговаривал мужчина. – Вспомни, когда утром мы пришли, там никого не было, кроме старой лохматой куклы.

– Толя! Мы поздно пришли! – уверенно сказала женщина. – Это был он!

И тут Олюшка не выдержала, спрыгнула с подоконника и закричала:

– Толя! Это же ты и я!

Занавеска рухнула на ее голову, а свет погас. Оля замахала руками, стараясь освободиться, и когда свет вспыхнул, оказалось, что она машет руками впустую – никакой занавески нет.

– Здравствуйте, здравствуйте, проходите, да хвастайте, – подал голос домовой. – Ты что же это уговор нарушила? Сказано было: молчать, да на ус мотать! Ну? Что-нибудь уразумели?

– Да, – расплылась в улыбке Оля. – Я, когда вырасту, буду воспитателем, а Толя – врачом. Так? А знаете, почему? У нас бабушка часто болеет, а Толя обещал стать врачом и вылечить ее. А он ее вылечит?

– А ты дала посмотреть? Трепло! – не выдержал брат.

– Сам ты это слово, – обиделась Оля, хотя и чувствовала свою вину.

– Толком ничего не узнали и не поняли, – продолжал укорять брат, а домовенок сидел и как-то нервно постукивал пяткой по дверце тумбочки.

– Ой, – виновато сказала девочка, – а можно еще раз?

– Нельзя, – вздохнул домовенок. – Два раза в одну воду не входят.

– Почему? – не поняла Оля.

– Потому, что все течет, все меняется, – объяснил Толя.

– Молодец. Мудрый слышит вполслова, – как-то невесело похвалил домовой.

– А что это за дом был? – спросил Толя. – Этот? Его что, не снесли?

– Значит, не снесли, – кисло ответил домовой.

– Так радоваться надо! Ура! – закричала Олюшка. – Старый великан будет жить вечно!

– Да ему крышу уже разобрали! – пытался унять буйное веселье сестры Толя.

– А ты для чего сюда пришел? – спросил у него домовой.

– Я? – не понял мальчик.

– Тайну дома узнать! – подсказала Оля.

– То-то и оно-то! Давай что-нибудь взамен, – домовенок протянул ладошку.

– А у нас ничего нет! – растерялась девочка.

– Что давать? – удивился Толя. – На мне только пижама, да тапочки. Даже носков нет.

– Зачем мне носки? Орехи колоть? – и домовенок грустно улыбнулся собственной шутке.

– А я вон там, на подоконнике зеркальце видела. Хотите?

Олюшка подбежала к окну, взяла с подоконника зеркальце и принесла домовому.

– Эх, – сказал малыш, рассматривая себя, – такой нос про праздник рос, а я его в будни треплю.

Он подумал немножко, почесал свой нос и сказал:

– Нет, зеркальце не подходит!

– Хотите красивую пуговицу?

Олюшка оторвала пуговицу с нагрудного кармана пижамы и протянула домовому.

– Вот это подарок! – обрадовался он. – От себя оторвала! Для милого дружка и сережка из ушка. Ну-ка, ну-ка, что это я приобрел – от бублика дырочку?

Он внимательно посмотрел на пуговицу, потом поднял ее над головой и стал рассматривать сквозь свет лампы.

– У меня уже такая есть.

– Не может быть! – сказала Оля, принимая подарок обратно. – Эта пуговица, папина бабушка говорила, реликвия. Она мне ее пришила на пижаму, потому что пуговица одна, ни к чему не подходит. Видите, в середине шарика капелька, как крошечное солнышко? И вообще, это самый настоящий янтарь. Такие пуговицы сейчас не делают.

– Я и сам с усам, все знаю. Этих пуговиц было всего две. Одну крепостная актриса подарила своему любимому – гусару Н-ского полка. Он дал клятву выкупить девушку у помещика.

– И клятву не сдержал! – вздохнула Олюшка.

– В том нет его вины. Он собрал нужную сумму выкупа и через три года прибыл в этот город, надеясь утром прийти к помещику. Человек предполагает, а жизнь располагает…

Домовой замолчал, подошел к окну, легко вспрыгнул на подоконник и провел ладошкой по расколотому стеклу. Окно и ставни распахнулись. Малыш выглянул в окно, посмотрел вправо, влево, вздохнул и повернулся к ребятам.