– О чем это Вы?

– О том, что иногда амбиции человека поглощают материнский инстинкт.

– А, понятно. – Дарья на секунду задумалась, затем сказала. – И все-таки она не имела права оставлять меня инвалидом. Уж лучше бы она меня убила.

– Почему? – удивилась София. – Разве жить это не прелесть?

– Только когда человек здоров.

– А инвалид?

– Нет. – ответила однозначно Дарья. – Инвалиды не могут жить на свете, – она сделала долгую грустную паузу, затем добавила. – только выживать.

– Что ж, – грустно ответила София. – возможно, и так. – затем она сказала. – Но чтобы – то не случилось в жизни, не сто́ит опускать руки. Надо жить и продолжать жить дальше. – затем она добавила. – Пусть все показывают руками и говорят, что… докажите, что это не так.

– Почему?

– Иногда доказательства бесполезно, все равно будет иначе.

София согласилась, сказав при этом:

– И все-таки…

– Нет.

Две женщины, у которых разные представления о жизни так каковой. У каждой из них своя правда, и эта правда называется философия. Философия о жизни так – токовой. Поезд поехал дальше, и в какой-то миг все исчезло. Поезд исчез, и Дарья почувствовала, что если бы он был, то его разорвало бы на две части, а когда все закончилось, Дарья снова оказалась в вагоне поезда. Она сидела на том же самом месте, где сидела раньше, но напротив нее никого не было. София с дочерями исчезла. Исчезла, как будто бы ее не было вовсе. Сейчас перед ней сидела полная женщина. Посмотрев на нее, она тотчас же признала в ней… да, это была она, ее мать, Клавдия Ивановна Мщэртц. Она сидела напротив нее и смотря в окно, была очень зла и, казалось, нет, Дарья была уверенна, что от нее веяло не то что холодом, а что ни на есть морозом.

Ледяная стена, холодная как нечто прилетевшее из другой вселенной, чужеродный разум земли. Он хочет поглотить все и вся на этой планете, всю радость и счастье, и вселить в нас холод и безразличие. Порой это ему удается. Человек неспособен различить, где есть зло, а где добро. Порой добро – это зло, и зло это добро, а порой иначе. Все в этом мире эфемерно, и добро и зло в том числе.

Дарья смотрела на мать и ей почему-то стало жаль ее. Жаль, потому что в ней не было того добра, которое присуще человеку и женщине в том числе. Ведь женщина – это в первую очередь мать, а потом женщина и все остальное. Дарья понимала, что ее мать не испытывала никогда таких чувств. Не испытывала никогда материнской любви и любви к само́й себе. Для нее самое главное в ее жизни была ее работа, и больше ничего.

В это самое время рядом с Дарьей появилась София. Она сидела возле нее и говорила следующее:

– Сия Ваша мама, Вы видите ее. Она молчит и смотрит все в окно. Она не обращает на Вас никакого внимание. Ей только нужен свой удел. И тот удел есть СССР. В зародыше его она родилась. И воспитана была КПСС, властью диктатора своего. Тот диктатор – красный флаг и пентаграммы две, звезды и серпа с молотом на флаге. Его называли – террор, и властью дьявола его называли. Но перемены есть, и власть звезды пятиконечной свергло воля высших сил, и Вы Дарья способствовали сему. Век перемен, и век реформ, Вы ждете лучшего от жизни. Но где же лучшее? Ведь Вы стали инвалидом. За власть и перемен диктатов на диктат. Ведь власть любая это есть диктат, а не диктат не есть он власть. Вы видите, сидящею перед собой женщину, которая была истинной приверженицей диктата. Она служила алому террору. Но ведь террор это не есть сама же власть? Как власть любого из диктата.

И отвечала Дарья так:

– Диктат и власть два разных понятия сущности жизни политиков.