– Перестаньте, она не хочет! – на сцену выбежала новая героиня и воинственно нахмурилась.

В отличие от зрительниц в платьях, эта явно была актрисой. Держалась уверенно и текст свой помнила хорошо.

Чтобы выделиться в толпе, девушка надела брючки-галифе, белую рубашку без рюшей и кожаный корсет с кучей заклепок и поясков. Монаршую особу в ней выдавала только маленькая диадема, воткнутая в прямой пробор.

Я с облегчением выдохнула: вот он, тот самый сюжетный поворот, которого так жаждала моя до хруста смятая кисть.

– Гала́, уймись! – вернулся к роли строгого дядюшки монарх с веночком.

– Этот ваш жестокий мужеский произвол… Да в нашем-то современном мире… – пыхтела она возмущенно, размахивая толстыми смоляными косами. – И не стыдно быть такими кворгами?

Молодая, яркая, дерзкая… Она мигом завоевала внимание публики.

Монарх не сдвинулся с места. Остался по левую руку от меня: караулил, чтобы не сбежала в разгар постановки. Или реплику, в случае чего, подсказать.

– Нельзя связывать их вечностью против воли, Гар! – она широко распахнула зеленые глаза. – Такой союз никому не приносит счастья. Лишь страдания, растянутые бесконечно!

Я подивилась застывшим слезам: девушка боролась за мои права со всей искренностью. С полной отдачей. Будто это не местечковый уличный спектакль, а номинант на премию «Тони».

– Она дала согласие, Гала, ты сама видела. Ализа взяла на руки россоху. Не просто взяла, но и погладила, полностью принимая божественный дар, – устало пробубнило Величество. – Бороться за права несправедливо осчастливленных герцогинь будешь по возвращении из…

– Гар-р-риэт!

– Думаю, тебе пора спать, Галлея.

Рыкнув от бессилия, девушка смерила типа с веночком ледяным взглядом и, резко развернувшись, убежала в темноту.

Я все ждала аплодисментов для маленькой воинственной принцессы. Выступление хоть и краткое, но яркое и актуальное, с модным феминистическим посылом. Но публика подобралась неблагодарная.

– Продолжайте, тэр Томеус.

– Слово за герцогом, – тихо намекнул «жрец».

Я тоже потеряла нить… Все рассеянно переглядывались. Или актеры мало репетировали, или роли перепутали, или еще чего.

«Герцог» так вообще стоял напряженно-пришибленный. Сердитая жилка скакала на загорелом, обветренном виске, морщина повисла на лбу. Слова забыл? Вот и славненько.

Пойду я… Ладони требовался холодный компресс, и синяк наверняка останется. А еще красные каракули смывать…

Затянутое тучами небо вновь прошило ветвистой молнией. А ведь час назад погода стояла чудесная. Настоящее лето, душистое и ароматное, какое бывает только в пригороде и только по вечерам.

Вот тебе, Лизавета, и знакомство с родителями. Полный пакет унижений. И духи арабские, и кисуни нахальные, и Миланки-грубиянки… А сейчас еще и польет! Вернусь грязной, исцарапанной, промокшей до нитки, как бродячая собака, выброшенная на улицу.

– Я согласен принять подарок Верганы, – вдруг разорвал тишину сиплый ответ «герцога».

Помрачнев в тон грозовому небу, мужчина сжал мою ладонь сильнее. Явно рассчитывал услышать сладкий хруст переломанных пальцев.

– А-у-уй! – взвыла я и попыталась выдернуть объект издевательств.

– Не ш-ш-шуми, «герцогиня», – с угрожающим присвистом велел «новобрачный», и я стала скулить потише. – На нас смотрят. Ты ведь этого желала? Внимания, восхищения?

Его ненависть к моей персоне не казалась наигранной. Выглядела вполне искренней, натуральной. Наверняка артист видел в главной роли свою протеже, молоденькую, вкусно пахнущую старлетку… А досталась ему в пару Лизавета. С утеса.

Под дикий небесный грохот жрец обернул наши вплавившиеся друг в друга пальцы красным шелковым лоскутом. Тряпочка появилась в морщинистых руках внезапно, как у фокусника, что извлекает платки из воздуха и рукавов. Прикосновение прохладной материи принесло облегчение. Обожженная кожа успокоилась.