– Ну? – Евстигнеев присел и в упор взглянул в глаза Сибирцева, заметив, что он прочитал все и теперь, сложив листки в стопку, словно бы машинально подравнивал края. – Понял, в чем беда?

Сибирцев неопределенно пожал плечами, однако Евстигнеев принял этот ответ как согласие и продолжал своей скрипучей скороговоркой:

– Вот и я полагаю, что нечего нам в это дело соваться.

Но, увидев недоуменный взгляд Сибирцева, удивился и сам:

– Не понятно? Чудак-человек, Баргузинский-то уезд – территориально никаким боком нам не подчиняется. Больше того, он в другом государстве. В сопредельном государстве – Дальневосточной республике. Он не только Иркутску, но и Москве не подчиняется. Нет, я просто уверен, надо передать это дело читинским товарищам, так сказать, по дружбе, и на том поставить точку. Нам и своих забот по горло. Да и народу где взять? Нет у меня лишних людей. И сил таких нет, чтоб соседских бандитов гонять. Не потянем мы это дело, нет, не потянем.

– Да ведь это как смотреть: сегодня у соседей они, как ты говоришь, а завтра перешли границу – и у нас. Им ведь наша временная граница – плюнуть и растереть.

– Ну вот, перейдут границу, и будем ломать себе головы… Нет, я тебя понимаю, мне, может, тоже Павла жалко. То есть что я говорю, конечно, жалко. Но я смотрю реально: не сложилась у нас сейчас такая ситуация, чтобы бросить силы на это дело. Не потянем.

– Ох, и умный ты, Евстигнеев, ох, и голова! – с нескрываемым сарказмом заметил Сибирцев – Куда как тонко чувствуешь ситуацию. По всему ты, выходит, прав. И государство за Байкалом другое, и в задачи наши не входит… Все у тебя верно. Слишком верно. Одного ты понять не хочешь: ДВР – явление временное. А Советская власть у нас одна. Права ты свои четко усвоил, а вот обязанности… Не могу тебя понять. Вроде из рабочих ты, а рассуждаешь, как самый завзятый бюрократ. Не видишь ты сути момента, это в тебе меньшевик сидит, и ничем его, понимаешь, не вытравить.

– Ну, ты скажешь… – обиделся Евстигнеев.

– А я вот и говорю. Имею, значит, право, потому как насмотрелся на вашего брата. И ты, я вижу, не собираешься расставаться со своим прошлым. И ежели не хочешь понимать, будем мы тебя, Евстигнеев, гнать из милиции в шею.

– Так уж и гнать, так сразу и гнать, – примирительно заговорил Евстигнеев. – Ну что ты мне душу мотаешь? Приставили комиссара на мою голову! Ведь я ж всей душой, да факты против нас. А то – гнать… Доразгоняетесь.

– Нет таких фактов, чтоб мешали Советской власти разделаться с мерзавцами. Бандитами и убийцами. Нет, понимаешь. И самое вредное – это быть в милиции бюрократом. Усвой.

– Ну, предположим. Выходит, я не прав. Хорошо. А сам что предлагаешь? Снимать всех наличных людей и бросать их в тайгу? Нарушать хоть и временные, но все же государственные границы? Да и где они, эти твои бандиты?..

– Пока не предлагаю. Речь идет о твоем отношении к делу. О твоей, извини, брат, незаинтересованности. Вот о чем. А одним нам, конечно, не справиться.

– И я о том толкую, – облегченно вздохнул Евстигнеев. – Не ссориться бы нам с тобой надо, а думать.

– Ну, Евстигнеев, ну, артист! – усмехнулся Сибирцев. – Что ж, давай думать… Скажи-ка, брат, ты внимательно читал показания Сотникова?

– А как же! – удивился Евстигнеев.

– Внимательно. Так… А не можешь ты мне объяснить, за каким чертом они потащились на Баргузин? Ты им давал такое задание?

– Не-ет… – Евстигнеев морщил лоб и мучительно соображал, наконец его что-то осенило. – Так ведь следы бандитов вели туда. – Он внимательно посмотрел на Сибирцева. – Не то? А ты думаешь иначе?

– Это все на поверхности. Да и выглядит примитивно: вдвоем против банды. С Сотниковым говорил?