А из сеней, охваченных пламенем, била винтовка, била – пока не рухнула, взметнув к огненно-багровым верхушкам кедров фейерверк искр, кровля старой Медвежьей заимки.

В десятке верст от Верхнеудинска обоз встретил отряд красноармейцев, вызванных нарочным, с утра посланным в город. В двух санях – пулеметчики, остальные – верхами.

Командир – пожилой, неразговорчивый мужик, похоже, из бывших партизан – сразу выслал вдоль тракта дозоры и ехал рядом с санями Михеева и Сибирцева, зорко поглядывая по сторонам. Он ни о чем не расспрашивал, ничем не интересовался, сказал только, что ждут их прибывшие из Читы товарищи и надо поспешать. Легко сказать. Кони-то еле тянули, дорого им обошлась дорога. Однако к темноте поспели в город.

Быстро проскочили заснеженными улочками, въехали во двор уездного комитета. Добровольцев отправили в казарму, что размещалась в двухэтажном доме, напротив укома, через дорогу. У ворот выставили охрану.

Это был отряд моряков байкальской флотилии – веселые, разбитные парни, все в широких клешах и просторных тулупах поверх форменок. Внесли четыре снарядных ящика в пустой кабинет председателя.

Жилина, протестующего и упрямого, отдали на попечение врача, который сразу и принялся за него.

Двое читинцев были знакомы Михееву. Здороваясь с Сибирцевым, тот, что постарше, представился Филимоновым. Молодой – Васильевым. Встретили тепло, с интересом поглядывали на чекистов. Михеев вскрыл пакет, доставленный из Читы, прочитал бумагу, молча протянул ее Сибирцеву.

– Взгляни-ка. Что скажешь? Кажется, хороший подарок сделаем Петру Михайловичу.

– Кому?

– Никифорову. Премьеру нашему. Прямо-таки как в сказке: золотое яичко к светлому празднику.

Сибирцев взял бумагу, стал читать.

Предписывалось срочно доставить специальный груз в Читу и передать в распоряжение правительства ДВР. Всякая задержка исключалась. В конце объявлялась благодарность Военно-Революционного комитета группе, выполнившей особое задание. И все. Никаких фамилий. Ничего лишнего.

– А в яичке-то – два десятка пудов, – задумчиво произнес Сибирцев. – По нынешним временам тут, понимаешь, что ни ожерелье, то – батальон. Обут, одет, накормлен, вооружен. М-да, отольются еще атаманам золотые слезки… – Он задумался, складывая бумагу. – Благодарность – это приятно. А дело пока не закончено… Дорога-то как? – спросил он у читинцев.

– Похвалиться особо нечем, – отозвался Филимонов, старший. – Есть случаи: чистят поезда. Семеновцы из-за кордона. Банды всякие… Раз на раз не приходится, конечно.

– А другой путь?

– Другого, к сожалению, нет, – вздохнул Васильев. – И бронепоезда нет. И охрана невелика: отряд байкальцев. Народ, правда, проверенный – коммунисты и комсомольцы. Вот и ломаем голову.

– И задание экстренное, – добавил Филимонов.

– Жилина, что ли, спросить? – усмехнулся Михеев.

– Кто такой? – поинтересовался Филимонов.

– Наш человек, – нехотя ответил Сибирцев. – Доктор над ним колдует… Рана сквозная, промыли, как могли, да ведь в тайге какое лекарство… Если какой малый волосок остался, считай – заражение. Что ж, будем думать… Вы нам в помощь или в качестве курьеров?

– В вашем подчинении, – подтвердил Филимонов.

– И то, брат, спасибо… Покурим, что ли?

Васильев с готовностью протянул кисет, листок тонкой папиросной бумаги. Сибирцев кивком поблагодарил, свернул самокрутку, затянулся. Посмотрел на Михеева, сказал ему:

– Только без обид и все как есть начистоту. Как они – свои мужики? – он имел в виду читинцев.

Михеев кивнул утвердительно.

– Что ж, тогда есть такой план… Лишних нет?

Васильев вышел за дверь, вскоре вернулся. Сказал, что никого поблизости нет. Только охрана на первом этаже.